Милош Црнянский - Переселение. Том 2

— Просто дышать нечем!

Анна обняла Павла, счастливая, что наконец доехала и что нанятый для них дом просторный и уютный. Особенно радовали ее цветы перед окнами и сад. Можно будет какое-то время в Токае отдохнуть. Она бездумно и без особых тревог родила двоих ребят, но сейчас, и сама не знала почему, при одной мысли, что третьего придется рожать без матери и повивальной бабки, у нее мурашки пробегали по спине.

— Двоих рожала, — говорила Анна, — мать была рядом, а теперь, как схватят родовые муки, гляди в заснеженные окна на незнакомую стреху!

Почтмейстер Хурка быстро разместил гусар и возы по дворам, и Юрат, впервые в жизни не торгуясь, расплатился. Пусть идут и дукаты, куда ушло все прочее!

Он тоже похвалил дом и сад, не понравилось ему только то, как спят в Токае супруги. Поглядев на узкие ложа, стоявшие в комнатах парами, на расстоянии пяди или двух друг от друга, он спросил:

— Неужто супруги в Токае лежат по ночам друг возле друга как мертвые в гробу? — И заключил: — Все на чужбине по-дурацки!

Анна рассказала, что Петр и Варвара едут за ними в сопровождении лишь двух гусаров, в экипаже сенатора Стритцеского, очень тяжелом и старом, потому и отстали. Варваре дважды в дороге было нехорошо, но она не желает и слышать о том, чтобы отказаться от путешествия. Стритцеский заблаговременно обеспечил им ночлег в венгерских городах, и Петр рассчитывает застать братьев в Токае. В штабе корпуса ему разрешили уехать без особых хлопот, но Петр перед отъездом страшно поссорился с тестем. Стритцеский никак не хотел отпускать в Россию Варвару. Темишвар и Варадин полны слухов о разных бедах, которые подстерегают переселенцев по дороге в Россию: бури, ливни, наводнения, дремучие леса, крутые утесы и даже разбойники. Говорят об упирающихся в небо горах, которые надо перевалить, прежде чем попадешь из Венгрии в польское королевство. Известно также и о целых кладбищах, которые оставляют на своем пути в Россию переселенцы, хороня своих покойников.

Петр заколебался.

Но Варвара упросила отца. «Умру, — сказала она, — если не поеду. Я хочу поглядеть на неведомую страну, на то, как живут там люди, я не могу отрываться от родичей. Исаковичи для меня не чужаки и не схизматики, они не виноваты, что им нет места среди кирасиров Сербеллони. Я связана с Исаковичами узами, которые сильнее родовых связей со Стритцескими. Это узы сердца, любви, счастливых дней. А если мне с мужем будет нехорошо, то я сумею и одна вернуться к отцу. А когда в России рожу первенца, приеду и покажу деду внука. Москали не за морями. Поеду, пока молодая!»

Из рассказов Анны у Павла создалось впечатление, что после ссоры в темишварском трактире семейная жизнь Варвары и Петра наладилась и между ними царят мир и любовь. Хорошо живут.

— Многое у Варвары с Петром изменилось, — сказала Анна.

Павел с рассеянным видом, витая где-то в облаках, казалось, не слушал, что говорила ему Анна, внимательно, хотя и украдкой на него поглядывавшая, и молча помогал ей выгружать домашнюю утварь, никак не выказывая ей своих мыслей и чувств.

Анна уже тише добавила, что пока это их женская тайна, но ей известно, что Варвара наконец забеременела и уже на втором месяце, а Петр, точно девушка, стыдливо это скрывает. Но счастлив-пресчастлив и только улыбается. Молча так улыбается.

Услыхав это, Павел вздрогнул. Остановился, приосанился и натянуто улыбнулся.

— Приятно слышать, — сказал он, — стало быть, сейчас у них все в порядке.

— Мир да лад.

— Значит, и эта балованная сенаторская дочь, что вечно жаловалась, в конце концов оказалась не бесплодной. Теперь не из-за чего ее жалеть. Очень приятно!

Анна и после этого разговора не спускала с Павла глаз, пока не убедилась, что в его сердце в самом деле не таится никаких недозволенных чувств к жене брата. Ее охватила такая радость, что она, взяв Павла за руки, закружилась с ним в танце; мужу пришлось даже прикрикнуть на нее, чтоб она успокоилась.

— Нет больше у Исаковичей пустовок! — шепнула она Павлу.

С наступлением вечера Анна принялась за шитье, Юрат — за починку седел, а Павел, усевшись на крылечке арендованного им в Токае дома, рассказывал им о Вене. Как наконец его отпустили и он уехал, как познакомился с Иоанном Божичем, как жил в трактире «У ангела». Рассказал о дочери Божича, но ни словом не помянул ни о г-же Божич, ни о том, как его пытались растоптать лошадьми в аллее.

О Петре и Варваре он больше не спрашивал.

А когда Анна сама о них заговаривала, Павел молчал.

Анна заметила, что Павел изменился: виски его еще больше поседели, он чаще прежнего молчал и только твердил: «Было и быльем поросло!»

Но больше всего Анну удивило то, что он, такой всегда строгий по части семейной морали, говорил о вероломной жене Трандафила Фемке с сердечной теплотой и очень охотно.

— Конечно, Фемка дура, что разрешила уломать себя этому шалопаю Бркичу, как жеребцу — одноглазую кобылу, но все-таки она вернулась к детям и мужу, и сейчас они снова заживут хорошо. Было и быльем поросло. А Фемка смеется так заразительно! Озорница! Если бы я снова женился, обязательно взял бы себе такую жену.

Жизнь мрачна, один свет — веселые люди.

Юрат обругал Фемку и, вероятно, чтобы перевести разговор на другое, рассказал о заварухе, которая поднялась в Темишварском Банате, когда пришло разрешение всем, кто значился в списке Шевича, ехать в Россию.

В Мошорине собираются в путь почти все православные. Более двухсот человек отправляются на этих днях из Титела. Едут alle mit Familien [20] все с семьями (нем.) . из Бечея.

Двинулись и те, кто записывался в Мартоноше и Наджлаке.

А в Глоговаце в последнюю минуту люди разделились, так что без драки и проломленных голов не обошлось.

Собирались ехать целыми селами, но унтер-офицерам из штаба удалось внести смуту: народ разделился — одни хотят ехать, другие — нет, и сейчас уже не поймешь, кто едет, а кто остается. Женщины кричат, дети плачут. Хуже всего то, что ни на одной стороне нет перевеса, разделились точно пополам, словно яблоко переполовинили, и дерутся. В Мохоле дело даже до стрельбы дошло.

К их удивлению Павел слушал со скучающим и рассеянным видом.

Юрат сердито рубил ладонью и все твердил, что и ехать плохо, и оставаться не мед.

— И чего мы гомозимся? Чего снуем, как муравьи, туда и обратно? Там хорошо, где хорошая компания. Всюду хорошо, где есть друзья! А в каком государстве — дело десятое.

Павел сказал, что надо бы написать Божичу. Такие вот Божичи и устраивают смуту. За майорский чин душу черту готовы продать. А за полковничий — и жену отдадут. Знай дукаты на учкур нанизывают. Не слышат, как вороны на сербских кладбищах каркают.

Но почувствовав, что обижает Юрата в своем же доме, спохватился и спросил: