Милош Црнянский - Переселение. Том 2

Костюрин, разумеется, пожелал, чтобы постреляли и братья Исаковичи. Юрат стрелял из пистолета как из пушки, попадал и промахивался, попадал и промахивался. Петр стрелял хорошо. Трифун, кто знает почему, понурил голову.

Павел ему крикнул:

— Стреляй, старик! В голову!

Трифун промахнулся только раз.

Костюрину он явно нравился больше других братьев. И генерал дважды приглашал его посидеть рядом с ним.

И они о чем-то разговаривали.

Бригадир Виткович переводил, хотя Трифун уже понимал по-русски.

Павел стоял, не обращая внимания на ружейную трескотню, и глядел куда-то вдаль. Костюрин, заметив это, указал Витковичу на его задумавшегося родственника.

— Вдовец. Вдовец, вот и витает в эмпиреях, — отозвался Виткович.

Пистолеты были разложены на садовом столе, за которым офицеры сидели на скамейке. Среди сутолоки, громких разговоров и стрельбы Исакович не слыхал, что его зовет Костюрин.

Шевич привел Павла.

На вопрос Костюрина, почему он не стреляет, Павел ответил, что привык стрелять в седле на скачущей лошади, а это совсем другое. Находясь в движении, стрелять в движущуюся цель.

Неизвестно почему, Костюрин спросил, что думает австрийский капитан о том, как стреляют его офицеры? Хорошо ли?

Если бы Костюрин не назвал его австрийцем, Исакович наверно сказал бы какую-нибудь любезность, но тут он обозлился. С какой стати он должен по примеру окружения Костюрина говорить ему комплименты и выслуживаться? И решил сказать прямо, что думает.

— Мне сдается, с вашего позволения, что офицеры стреляют на глазок, быстро, с маху. Может быть, здесь так заведено, но в армии так стрелять вряд ли хорошо. Нужно стрелять спокойнее и внимательнее.

— Скажите капитану, что я составил уже о нем свое мнение по докладу Вишневского, — заметил Костюрин Шевичу, который стоял рядом с Исаковичем и переводил. — И все-таки разве капитан не согласен, что русские стреляют навскидку хорошо? А как стреляют в Австрии? Пусть расскажет.

Сирмийских гусаров, сказал Павел, учили, что многое зависит от упражнений в стрельбе. Хорошим стрелком не рождаются, а становятся в результате упражнений по французской, прусской или австрийской системе, разумеется так же обстоит дело и в России. Он лишь позволил себе заметить, что офицеры стреляли весело, беззаботно, на глазок, с маху. Сирмийских гусаров за это не поощряли и даже наказывали.

Шевич, хоть его никто и не спрашивал, добавил, что все русские стреляют хорошо навскидку, ибо это дар божий, а у всех русских есть этот дар.

Костюрин, нахмурившись, обернулся к Витковичу и сказал:

— Тому, кто не может попасть в цель с маху, лучше вообще не стрелять. Кстати, поглядите, как стреляют мои офицеры.

И Костюрин окликнул пехотного капитана, который, громко смеясь, стоял в двух-трех шагах от стола. Услыхав голос Костюрина, он оборвал смех и громко рявкнул:

— Слушаюсь!

Костюрин велел ему зарядить пистолет и стрелять в первую мишень, быстро, навскидку.

Офицер взял со стола пистолет и начал его заряжать, наставив дуло сначала прямо в грудь генералу, потом в грудь Витковичу и наконец себе в лоб. Потом повернулся, выстрелил и попал в цель. Костюрин засмеялся и спросил Павла:

— Что скажут на это австрийцы?

Павел сказал, что, если бы этот капитан был сирмийским гусаром и так бы заряжал свой пистолет, он получил бы двадцать палок по заднице.

Костюрин сердито встал, но, сдержавшись, спокойно заметил, что многие люди погибли от пистолетной пули, но не тогда, когда заряжали. Крохоборское замечание вовсе не к лицу офицеру.

— Секунд-майор Шевич прав: меткий глаз — дар божий. Кто не родился стрелком, тому не следует стрелять. Кто не родился хорошим стрелком, тому никакое учение впрок не пойдет.

Исакович лишь дерзко ухмыльнулся и сказал, что он многих сирмийских гусар научил стрелять. А те, кого он нынче видел, хоть и часто попадают, но, бывает, и промахиваются. Все стреляли бы лучше, если бы больше внимания уделяли пистолету.

Шевич все это охотно и громко перевел. Даже кое-что и прибавил от себя, ехидно оскалившись:

— Исакович сказал, что главное не человек, а пистолет.

Вокруг генерала собралась целая толпа офицеров; они добродушно смеялись над Павлом, считая, что дело в курьезе: просто растерявшийся серб плохо понимает по-русски. Никому не приходило в голову, что Исакович дерзит.

Тем временем Костюрин заходил взад и вперед, что было признаком явного раздражения. Виткович хотел его увести, но генерал еще раз обратился к Павлу:

— Капитан говорит глупости, но, поскольку он иностранец, следует спокойно его выслушать. А как бы он, если бы это от него зависело, учил свой будущий эскадрон?

Воскресные приемы считались не только знаком благорасположения генерала, но и развлечением. Стрелявшие офицеры начали собираться вокруг стола, где сидел нахмуренный, не сводивший глаз с Исаковича Виткович и прохаживался Костюрин.

Павел, переминаясь с ноги на ногу, сказал, что у сирмийских гусар в первую голову обращали внимание на пистолет.

Хотя он давно уже капитан, он был обязан разобрать по частям пистолеты своих гусар и собрать их снова. Если бы все зависело от человека, а от пистолета — ничего, то знаменитые стрелки не старались бы найти такой пистолет, который бы пришелся им по руке. И будь это возможно, требовали бы пистолеты, «скроенные по себе». Если все зависит от человека и каждый пистолет хорош, то первый выстрел из чищеного пистолета не был бы лучше прочих, а седьмой и восьмой — вовсе не годными. Многое зависит от чистоты ствола. Многое зависит от того, как отлита пуля, правильной ли она формы. А это от руки стрелка не зависит. Важно еще, как действует спусковой крючок.

Костюрин крикнул, что все это мелочи. Важен человек, который стреляет метко и не теряет времени зря.

Исакович возразил, что у гусара всегда есть время на то, чтобы нацелиться и попасть в цель. И когда он на коне, и когда спешивается. А если он вооружен швейцарским или французским пистолетом, то попадать в цель еще легче. Раз меткий глаз — дар божий, то господь бог не может этот дар рассыпа́ть как из мешка. Стрелки навскидку редки. А когда конница пустится вскачь или остановится, чтобы открыть огонь, победу одержат те эскадроны, у которых будет хорошее оружие и которые смогут создать огневую стену. Гусары с метким глазом — одиночные стрелки. А с хорошим оружием и доброй выучкой они точно град, уничтожающий пшеницу.

Человек еще не все.

Хороший стрелок, попадая на горящую улицу, сумеет крикнуть неприятельскому офицеру: «Стой!» И пулю в лоб. То есть попасть из пистолета с двадцати и с сорока шагов. Сирмийские гусары отлично попадали и с восьмидесяти. Но в строю стреляли как пехотинцы в кампании.