Жан-Кристоф Руфин - Большое Сердце [litres]

Следовало бы немедленно все бросить и бежать. Но любовь дает энергию лишь для того, чтобы поддерживать ее собственный огонь, а наслаждение оставляло нам силы лишь для того, чтобы вновь слить нашу плоть. Угрожавшая нам опасность лишь подстегивала желание любить. Чем острее мы ощущали, что это начало и есть конец, тем сильнее нами овладевало безнадежное стремление продлить падение.

Единственной мыслью, мелькнувшей у меня в момент, когда отхлынуло наслаждение, было понимание того, что до сих пор я никогда не любил и что Провидение даровало мне огромную милость, позволив вкусить, пусть всего-то раз, такое счастье.

Мы оставались в опочивальне до самого вечера. В дверь постучала служанка, хотела принести свечи, но Агнесса крикнула ей, чтобы та пришла позже. Затухающий дневной свет просачивался сквозь плотные стекла оконного витража. Агнесса раздернула занавеси и поскорее натянула ночную рубашку. Я в спешке оделся, неловко нашаривая свои вещи, разбросанные по обе стороны кровати. Нас охватило сильное смущение. Подобно Адаму и Еве, которые на пороге земного рая с испугом обнаружили свою наготу, мы вдруг осознали, что наделали. Острое угрызение совести побудило нас уничтожить все следы момента, когда была отброшена всякая сдержанность и опровергнуты законы целомудрия.

То ли любовь воскресила силы, которых Агнессе недоставало, то ли она лихорадочными движениями стремилась заставить себя поскорее забыть то, чему только что предавалась, но едва мы оделись и причесались, как Агнесса решительно заговорила со мной, стремясь утвердить принципы своего будущего поведения.

– Я не позволю растоптать себя, – сказала она, когда мы спускались в комнаты. – Я дам бой. Немного погодя отправлюсь к королю. Необходимо, чтобы он покорился мне или же дал объяснения.

Я был рад, видя, что к ней вернулись вера в себя и твердость духа. И все же я был далек от мысли, что она приведет в исполнение свои намерения. Когда спало возбуждение момента, вновь проступили черты усталости и недуга, хоть я и не понимал тогда этого. В комнатах, которые Марк, по моей просьбе, натопил, было жарко от пылающих вязовых и березовых поленьев, и было легко говорить о путешествиях и поездках верхом. Но там, за окнами, зима обещала сильные морозы. Я надеялся, что Агнесса, когда придет время действовать, вспомнит о превратностях климата и скверных дорогах.

После ужина она дружески обняла меня и поднялась к себе. Я отдал Марку распоряжение приготовиться к завтрашнему отъезду и отправился спать в ту комнату, которую обычно занимал в Лоше. Я покинул замок в разгар утра. Агнесса встала рано. Надела красное бархатное платье с куньим воротником. Она пожелала мне счастливого пути и позаботилась, чтобы мы взяли достаточно съестных припасов и питья. Тайком она сунула мне в карман статуэтку из слоновой кости, изображающую святого Иакова. Такие вещицы возили с собой состоятельные паломники в надежде на покровительство святого. У меня нередко возникало желание дойти до Компостелы, а чтобы утешиться, так как у меня никогда недостанет времени совершить такое паломничество, я снабжал деньгами многочисленных кающихся грешников, просивших моей помощи. Не то чтобы я верил в так называемые святые реликвии. Но мне всегда казалось, что судьба моя крепкими тайными узами связана с этим паломничеством. Ведь кто, как не святой Иаков, заставил пуститься в путь множество людей по всей Европе: крестьянина – покинуть пашню, жителей севера – открыть для себя юг, а людей с востока – запад? Паломничество наряду с войной – самый древний способ перемещения людей. Я, посвятивший свою жизнь тому, чтобы привести в движение все вокруг на суше и на море, товары и торговцев, ощущал себя наследником и, так сказать, продолжателем дела того святого, чьим именем был наречен. Быть может, Агнесса догадывалась об этом. Во всяком случае, этот подарок, с моей точки зрения, был ею выбран не случайно. Впоследствии я лишился статуэтки, о чем глубоко сожалею.

Свинцовые тучи, в то утро затянувшие небо, были снизу позлащены невидимыми солнечными лучами. К ледяному ветру примешивался запах вспаханной земли. Над крепостными стенами летали вороны. Агнесса стояла в дверях, чуть подавшись назад, – вероятно, хотела, чтобы лицо ее оказалось в тени и невозможно было бы разглядеть охватившее ее замешательство. То, что произошло, разбило что-то между нами, и мы оба это понимали. Меня это потрясло куда больше, чем ее. Ведь, в отличие от меня, она знала, что это недоразумение не будет иметь последствий, его вскоре вытеснит другое предстоящее событие. Она помахала мне рукой и, не дожидаясь, пока я выеду со двора, вернулась в замок. Дверь захлопнулась. Больше я с ней никогда не виделся.

Что было дальше, все знают. Это принадлежит истории. Король превратил смерть Агнессы в событие огромного значения, сопоставимое с его военными победами. Но мавзолеи и королевские пожертвования, дважды в неделю мессы без певчих за спасение ее души и даже герцогская корона, которую Карл пожаловал ей посмертно, увековечили образ другой женщины, а вовсе не той, которую я знал. Неизвестно, каковы были последние чувства и мысли той, которой не стало для меня, едва за мной затворились двери замка Лош. Она покинула Турень вскоре после моего отъезда – в начале января, среди зимы. Она не побоялась холода и опасностей, хотя по дорогам еще бродили английские наемники, теперь предоставленные самим себе. Король покинул ставку, и женщины, которые праздновали вместе ним победу в Руане, тоже. Крепости, еще остававшиеся у англичан, практически не оказывали сопротивления. Карл мог щеголять в парадных доспехах и даже без особого риска брать крепости приступом.

Агнесса подвергалась куда большей опасности, но именно это она обожала. Он был рад ее приезду. Те, кто видел их в те дни, говорили мне, что они выглядели счастливыми. Упрекнула ли она его в неверности или же просто вновь заняла подобающее ей место рядом с королем? Мне кажется, она была слишком умна, чтобы рискнуть упрекать его. И потом, после того, что мы с ней пережили, ощущение вины вряд ли позволило ей разыгрывать добродетель. Люди из ближнего окружения короля, бывшие с ними в те последние дни, утверждают, что в их отношениях царила гармония. Я, со своей стороны, имею основания полагать, что это правда. Агнесса была искренне рада воссоединиться с Карлом, разделить его славу и даже закрыла глаза на тщеславие, с которым он разыгрывал роль великого полководца, более того, предпочла забыть о том, что он благосклонно принимал любовную дань от другой.

По отношению к столь странному персонажу, каким был Карл, мы с Агнессой испытывали сходные чувства. Мы сознавали, что он может предать нас в любой момент, не поведя бровью передать нас в руки злейших врагов и бесстрастно созерцать, как нас уничтожают. Так было с Жанной д’Арк. И в то же время сама мысль о том, что, нарушив верность, мы причиним ему хоть малейшее страдание, повергала нас в ужас.