Жан-Кристоф Руфин - Большое Сердце [litres]

Не буду подробно излагать наш с Марком план, позволивший мне бежать из замка Пуатье. Это было бы скучно и бесполезно. Скажу только, что этот план должен был удовлетворять двум условиям: дать мне возможность бежать и позволить как следует замести следы соучастников побега. Второе было связано с тем, что несколько ключевых участников дали себя подкупить, выдвинув непременное требование, что их предательство не должно открыться. Для этого было необходимо, чтобы тот, кто отдавал ему приказы, тоже подкупленный нами, ничего не сказал. Вместо того чтобы строить план, для осуществления которого пришлось бы пойти на нежелательные жертвы, прикончив одного-двух часовых, Марк убедил меня, что лучше подкупить всех, чтобы после моего исчезновения следствие не нашло бы виновных, а вынуждено было бы признать, что дело темное. Разве меня не подозревали в занятиях алхимией и даже в колдовстве?! Марк взял на себя подготовку, сообщив кое-кому по секрету, что я способен… исчезать из виду.

Когда мы подсчитали сумму, способную удовлетворить всех соучастников заговора, я отправил Марка в Бурж, в резиденцию архиепископа, к моему сыну Жану. Дове по великой доброте несколько месяцев назад дозволил ему навестить меня. Наша беседа проходила в присутствии охранника, и я не мог вдаваться в детали. Я только посоветовал Жану довериться Марку, если тот когда-нибудь приедет к нему. Жан без труда собрал необходимые деньги, и Марк доставил их в Пуатье.

Фонды были распределены между бенефициарами, настал момент приступить к исполнению нашего плана. Пришла осень, и не следовало откладывать дело до холодов. Однако Марк все не решался. Вследствие недавних перемен в замке появилось несколько стражников, с которыми Марк еще не успел познакомиться и подобрать к ним подход, не зная, в чем их слабость. Я настаивал: хоть я и не сразу свыкся с мыслью о побеге, но теперь она полностью завладела моими мыслями. У меня началась бессонница, я не мог дождаться, когда же мы начнем действовать. Как я сегодня раскаиваюсь в этой своей поспешности! Марк, как всегда, интуитивно предчувствовал, что может случиться, и мне следовало бы довериться ему. В конце концов, чтобы угодить мне, он решил рискнуть. Раздобыв список всех смен караула, он выбрал день, когда никто из новичков не должен был дежурить, и предложил назначить на эту дату нашу операцию. Я с воодушевлением согласился.

Это было воскресное утро. На службе в капелле замка присутствовали все, кроме тех, кто охранял мою дверь. Стражников было даже меньше, чем обычно. Все шло, как было намечено. В назначенный час Марк вошел и знаком велел мне следовать за ним. Проходя мимо стражников, он сунул каждому по кошельку. Мы спустились по парадной лестнице, никого не встретив. Все тюремщики были подкуплены, с тем чтобы, когда мое исчезновение будет обнаружено, начальники могли удостоверить непричастность подчиненных. Никто не должен был ничего видеть. Мою пропажу можно было объяснить только сверхъестественными причинами. Мы пересекли пустынный двор. Я дрожал от рассветной сырости. Охранников, стоявших на часах в главных воротах замка, не было видно, и мы вышли наружу. Оставалось преодолеть открытое пространство за рвами, чтобы затеряться в лабиринте узких улочек.

Мы уже бросились туда, но нас остановил крик. Двое часовых, осуществлявших обход, показались из-за угла ближней к нам башни и заметили нас. Один из них, казалось, замешкался и застыл на месте: явно из тех, кого Марк подкупил, чтобы они ничего не видели и не слышали. Но его приятель (потом я узнал, что он в последний момент подменил заболевшего солдата) не был посвящен в нашу тайну. Он вынул свой меч и двинулся к нам. Я дернул Марка за рукав и пустился бежать. Мы могли бы легко ускользнуть от погони. Но важным условием нашего плана было, чтобы нас хватились как можно позже. Именно поэтому мы назначили побег на утро, чтобы к вечеру оказаться как можно дальше от замка. Если не обезвредить этого часового, он переполошит всех, и те, кто вошел в заговор, будучи подкуплен нами, будут вынуждены поднять тревогу, как только о факте нашего бегства будет им доложено.

Марк тотчас все сообразил. Он развернулся и направился к охраннику.

– Слышишь, приятель, – сказал он, подходя к нему.

Тот держался настороже. Он уже видел меня на прогулке и теперь узнал. Однако дружеский тон Марка сбил его с толку. Он опустил меч, но на его физиономии по-прежнему было написано недоверие.

– Куда это вы направились? Это ведь узник?

Марк был уже совсем рядом. Несмотря на угрожающий поворот дела, лицо расплылось в широкой улыбке. Часовой подпустил его ближе, будто собирался выслушать приятеля. Выхватив кинжал, Марк ударил его в живот. Часовой не ожидал этого. Однако почти сразу же до него дошло, что лезвие не проткнуло тело. Под туникой на нем была кольчуга, не пропустившая острие. Он вновь поднял меч и, хотя на таком близком расстоянии ему было трудно развернуться, ранил Марка в плечо. Марк отреагировал великолепно, чем навсегда заслужил мою благодарность. Повернувшись к другому часовому, он крикнул:

– Если ты его не убьешь, он донесет королю, что мы всех вас подкупили!

На миг оба солдата застыли в оцепенении. Марк попытался воспользоваться этим, чтобы бежать, но увы! Придя в себя, часовой нанес ему удар тяжелым мечом по голове. Из раны хлынула кровь, Марк рухнул замертво. Секундой позже, еще до того как убийца успел повернуться, его тугодум-напарник, до которого наконец дошло предупреждение Марка, схватил часового за шею и одним движением перерезал ему горло. Отпуская тело, напарник знаком велел мне скрыться. Я не знал, что позже он избавился от обоих трупов, бросив их в ров. Никто не хватился Марка. Что касается исчезновения часового, то это сочли дезертирством. Он был тот еще проходимец, член разбойничьей шайки, в войну грабившей крестьян, и закоренелый убийца. Поэтому никого не удивило, что он убежал куда-то искать счастья.

Я стремительно помчался вниз по крутой улочке. Дважды повернув направо и один раз налево, я добрался до трактира, где нас поджидала кухарка, подружка Марка – раскрасневшаяся дебелая девка, на лице которой отпечатались следы лишений и тяжелой работы. При виде меня она приподнялась на цыпочки, выглядывая, не идет ли за мной Марк. Она перевела взгляд на меня, я, не в силах вымолвить ни слова, помотал головой. Она сдержала свой порыв, вернувшись к привычным занятиям, но я уверен, что, оставшись одна, она потом долго плакала. Таков уж был Марк. Каждая его пассия знала, что он не способен хранить верность, точнее, что он верен ей здесь и сейчас, в данный отрезок времени, но едва за ним закроется дверь, все будет кончено. И все же он возбуждал к себе искреннюю и глубокую привязанность, по силе сравнимую с любовью, хоть и не заслуживающую этого имени.