Жан-Кристоф Руфин - Большое Сердце [litres]

Благодаря своим обязанностям садовник мог свободно расхаживать по городу. На его попечении было несколько монастырских баранов. Он погнал их пастись к городским стенам, что позволило не только дать им пощипать траву, но и ему подобраться поближе к укреплениям. С любопытством относящийся ко всем растениям, брат Уго любил наблюдать за пучками обычной травы, росшей между камнями крепостной стены. Он нередко отмечал места, где фундамент осел и в кладке обозначились трещины. Он докладывал об этом бальи, а тот отдавал распоряжение их заделать. Но в прошлом месяце, разыскивая заблудившуюся овцу, Уго наткнулся на довольно широкое отверстие, появившееся после летних бурь. Его скрадывал куст боярышника. Потоки воды прорыли под стеной сквозную промоину. Уго еще не успел доложить об этом городским властям. Он подумал, что хоть эта промоина и слишком узкая, чтобы там пролез мужчина, но вдруг она сможет сослужить мне службу. Он описал это место Гимару, которого это изрядно обрадовало.

Я знал, что там, за стенами монастыря, идут приготовления, но мне не терпелось обрести свободу. Я опасался, что враги опередят моих спасителей. Чтобы отдалить угрозу, я решил ночевать вместе с послушниками, об этом донесли аббату, и это его прогневало. И все же благодаря этому я выиграл еще немного времени.

Однако я не знал о том, что есть человек, еще более нетерпеливый, чем я: Жан решил действовать без промедления. Узнав о бреши под крепостной стеной, Гильом посоветовал послать кого-то осмотреть это место. Жан отказался, объяснив, что все можно решить на месте. Гильом возразил, что нынче полнолуние, нужно дождаться темной ночи, иначе их могут заметить. Жан пришел в ярость. Между ними произошло бурное объяснение, которому я обязан жизнью, ибо Жан настоял на своем. В тот же вечер барка с двумя десятками людей скользнула в прибрежные заросли тростника и пересекла реку.

Чтобы не привлекать внимания случайного дозора, барка выглядела как обычная груженая баржа, люди лежали на палубе, накрывшись парусами. По счастью, никто из охранников не появился, и они благополучно высадились в бухте чуть к северу от города. Двоих оставили охранять барку, а все остальные вслед за Жаном устремились к крепостной стене. Они направились к бреши, о которой говорил Уго. Найти ее оказалось несложно, потому что накануне прошел сильный ливень и из-под стены струился ручей. Они принесли с собой кирки и лопаты, чтобы увеличить промоину; они не стали трогать большой камень, который трудно было отколоть от стены, и дыру расширили сбоку. Подперли ее с помощью доски и четырех кольев. Когда все было сделано, они сменили кирки на мечи и один за другим полезли в короткий проход.

Было сильно за полночь. Колокол на церкви сухо пробил к заутрене. Я вышел из дормитория, меня тесно обступили монахи, которым я мог доверять, и в частности Уго. Два монаха-самозванца пришли с запозданием. Я подумал, не потому ли, что они затевали что-то против меня в оставленной мною келье?

Золоченая резьба алтаря поблескивала в свете свечей. Монахи встали в круг на границе освещенного пространства; те, что оказались в задних рядах, немного отступили. Монах подошел к аналою и затянул псалом «К Тебе, Господи…». Мужские голоса вступили антифоном, и окрепший гимн, долженствующий переливаться радостью, мягко взмыл в насыщенном влагой воздухе. Разве мог кто-то заподозрить, что за тихой гармонией этой полусонной молитвы кроются гибельные страсти и далекий от того, чтобы преобразить людей, претендующих на Божественное вдохновение, псалом этот служит прикрытием для преступления и мести?!

Внезапно створки дверей церковного портала распахнулись, как если бы Господь, к которому мы так жалобно взывали, вдруг решил предстать нам. Дюжина людей, размахивая мечами, ворвалась в центральный неф. Пламя свечей заколебалось, но ворвавшиеся люди тотчас зажгли два факела от фонаря. Монахи отступили, что-то выкрикивая, и эти восклицания звучали куда более выразительно, чем обычные молитвы. Вперед вышел мужчина и позвал меня. В багровых отблесках я узнал Жана де Вилажа. Я шагнул ему навстречу, собираясь обнять его, как вдруг заметил метнувшуюся ко мне тень и ощутил удар в плечо. Один из моих врагов, видя, что я вот-вот ускользну, набросился на меня с кинжалом. К счастью, брат Уго, сохранивший присутствие духа, помешал ему, и наемный убийца промахнулся. Острое лезвие рассекло одежду, содрало мне кожу. Жан и его люди, слегка опешившие от этого нападения, быстро опомнились и накинулись на убийцу, который пытался скрыться. В тот же миг схватили и присоединившегося к нему напарника. В короткой схватке оба они были убиты.

Монахи – и те, что примкнули к злоумышленникам, и все прочие – в ужасе наблюдали за происходящим. Жан поднял меч и во весь голос обратился к ним. Он сообщил, что оставляет двух своих людей у входа в монастырь и, если кто-то поднимет тревогу во время нашего отхода, пощады не будет.

В спешке мы двинулись прочь. Мне было неловко в моей монашеской рясе. Хорошо, что на городских улицах было темно и пусто, а до лаза под крепостной стеной было совсем недалеко.

Запыхавшиеся и взволнованные, мы добрались до барки, дрожа от холодного ветра и речной сырости. Во время переправы Жан стиснул мои руки, а я со слезами на глазах расцеловал его. На берегу стояли приготовленные лошади. Гильом, который подумал обо всем, протянул мне удобную в дороге одежду. Переодевшись, я вскочил в седло. На безоблачном небе уже взошло солнце. Прямая мощеная дорога раздвоилась, огибая море бледно-зеленых оливковых деревьев. Меня охватила невыразимая радость, я будто заново родился – но не как несмышленый слабый младенец, скорее это напоминало рождение одного из тех греческих богов, что появляются на свет уже в расцвете сил и во всеоружии опыта, счастливые оттого, что могут разделить дотоле неведомые им человеческие наслаждения. Проведя два дня в седле, мы прибыли в Экс к королю Рене.

В Эксе я оставался меньше недели, но мне показалось, что вчетверо дольше. Я вновь встретил своих друзей – Жана, Гильома, владельцев судов и комиссионеров, некоторые из них бежали из Франции и укрылись в Провансе, чтобы не подвергаться преследованиям.

От них я узнал, что произошло в мире за почти три года, проведенных мною в полумраке тюремных застенков. Некоторые новости, отдаленное эхо которых доходило и до меня, обрели в их устах новые краски. Они рассказали мне о взятии Константинополя турками, описав гигантские последствия: массовое бегство художников и ученых, еще более тесное сближение с египетским султаном, который с ужасом наблюдал, как турки становятся все могущественнее. Они подтвердили, что война с англичанами окончательно завершена. Рождался совершенно новый мир. Они по-прежнему использовали все имеющиеся возможности. Им удалось спасти от инвентаризации Дове немало наших активов. Как я и предвидел, тому удавалось срубить лишь мертвые ветви. Само дерево продолжало жить и пускало новые корни в разных направлениях. Вместо королевских штандартов Гильом снабдил наши галеи другими флагами: Прованса, Арагона, Генуи. Корабли все время находились в плавании. Большую часть моего состояния он разместил под другими именами, переведя средства путем различных банковских операций. Дове мог наложить лапу на мои дома и замки, но это была лишь недвижимость, а не активы.