Павел Загребельный - Роксолана. Великолепный век султана Сулеймана

Старая хазнедар-уста как-то сказала султанше, что для гарема куплена у адмирала Пияли-паши молодая невольница.

– Разве я не велела не покупать людей! – сурово взглянула на нее Роксолана.

– Мы просили Пияли-пашу, чтобы он подарил девушку, но капудан-паша уперся. Привез ее только для гарема его величества, но непременно за золото, ибо то, что куплено, всегда ценится выше, девушка же стоит того: она одарена неземной красотой.

– Ты смеешь говорить это мне?

Роксолана никогда не кичилась своей красотой, никогда не принуждала восторгаться своими женскими достоинствами, ибо все принадлежало только ей, но ведь в этих дворцах царило неписаное правило: не восхвалять при султанше других женщин, – почему же оно должно нарушаться именно при ней?

– Ты расхваливаешь красоту какой-то девчушки? – повторила Хюррем.

– Ваше величество, – склонилась в поклоне старая турчанка, – это создание принадлежит к числу чудес, на которые способен только всемогущий Аллах.

– Она мусульманка?

– Да, она приняла истинную веру. В гареме ее прозвали Нурбана [266] Жена Селима – Нурбану Султан. Когда Селим стал наместником в провинции, Хюррем Султан, нарушив традиции, не поехала с ним, а осталась во дворце Топкапы. Нурбану быстро обкрутила Селима, который остался совсем один. Когда же Селим взошел на престол, она с легкостью прибрала к рукам гарем, так как на тот момент Хюррем-султан уже умерла и валиде-султан в гареме не было. – Прим. ред. .

– Значит, эта властительница мира родилась не в царстве Аллаха?

– Аллах всемогущ и вездесущ.

– Поэтому вы поскорее и нарекли ее владычицей мира?

– Ваше величество, кизляр-ага хочет показать ее падишаху.

– Хорошо. Покажешь ее мне.

Когда Нурбану привели к ней, Роксолана невольно подняла руку к глазам. Девушка ослепляла своей неземной красотой, своим невиданной нежности лицом, огромными синими глазами, каким-то сиянием, излучавшимся от нее, будто таинственный зодиакальный свет.

Еще больше поражена была Роксолана, когда узнала о жизни этой шестнадцатилетней девушки. Она была марранкой, из Испании, принадлежала к народу, который подвергался гонениям в течение многих веков. Остатки марранов изгнал Филипп, а тех, кто не хотел покидать своего жилища, хватала в свои немилосердные руки инквизиция. Родители Нурбаны вместе с несколькими сотнями семей таких же изгнанников осели на Сицилии, но местные фанатики прогнали их оттуда. На стареньком паруснике несчастные поплыли на восток, надеясь спастись – о диво! – во владениях султана Сулеймана. Но на море их взяли в рабство венецианцы и продали на Мальте. Оттуда хозяева повезли их во Францию, но по дороге ужасная буря вдребезги разбила корабль, и все марраны нашли свою смерть на морском дне. Нурбана, единственная из всех, чудом спаслась, ухватившись за обломок корабля. Потерявшую сознание, ее выловили турецкие корсары и, пораженные ее красотой, привезли в Стамбул.

Роксолана держала девушку в гареме два года. Учила ее языку, пению и танцам, обхождению – готовила для Баязида. Через несколько месяцев после того, как привез он в Стамбул тело Джихангира, показала ему Нурбану. Но Баязид лишь посмеялся над материнским восторгом.

– Это не для меня!

– Но почему же?

– Слишком красивая. Будто и не настоящая. Будто нарисованная гяуром. Такой нужны рабы, а я люблю свободу.

Роксолана попыталась уговорить его, а сама торжествовала в душе: и тут он оказался настоящим ее сыном, не поклонялся красивой внешности, сразу проникал в сущность, а что можно увидеть в этой ослепляющей девушке, кроме порабощения ее красотой!

Но теперь, как думала султанша, и наступил подходящий момент отдать наконец Нурбану одному из ее сыновей, но не Баязиду, а Селиму – пусть вперит свой взор в эту невиданную красоту и забудет обо всем на свете. Может, хоть тогда султан поймет, кому следует передать трон и наследство.

Она послала Нурбану с евнухами и старой хазнедар-уста в летний дворец на Босфоре, где упорно сидел Селим, не выезжая даже в Манису, передала сыну и письмо. Писала: «Более красивой девушки еще не видывали Топкапы. Сынок, прими ее в свой гарем. Не будешь каяться».

Нурбану привели как раз тогда, когда пьяный Селим наслаждался пением и танцами своих одалисок. Десятка полтора голых девушек под звуки бубна и тарбук кружились вокруг шахзаде, который вяло кивал головой и проводил пальцем сверху вниз, сверху вниз, покачиваясь, будто тряпичный божок. Письма султанши читать не стал, отбросил его в сторону, как это делал даже с фирманами самого султана. В гареме рядом с ним не было советчика и наставника Мехмеда Соколлу, и он делал что хотел. Но у хазнедар-уста было повеление передать Нурбану в руки шахзаде, поэтому, несмотря на сопротивление девушки, непривычной к таким зрелищам, старуха все же протолкалась с нею сквозь вереницу голых танцовщиц и подвела к Селиму. Тот захлопал покрасневшими глазами, взглянув на странную девушку, укутанную в шелк, тогда как все тут были нагие.

– Кто ты, красавица? – спросил неуверенно.

Хазнедар-уста ответила вместо Нурбаны:

– Это рабыня, которую прислала вам мать-султанша, мой шахзаде.

– Если прислала султанша, я беру тебя, – сказал Селим и указал девушке, чтобы села рядом с ним. – Умеешь танцевать?

Девушка испуганно оглянулась.

– Разве в Коране не записано, что правоверные не смеют обнажаться друг перед другом? – прошептала она.

– Так это же правоверные, а ты рабыня! – пьяно захохотал Селим и рванул с нее шелковое покрывало. – Снимай это тряпье! Мигом!

Она вскочила на ноги словно бы для того, чтобы выполнить его повеление, сама же, закрываясь от стыда и возмущения, выбежала из зала.

Разъяренный Селим начал швырять в голых танцовщиц чаши с вином и шербетом, восклицая:

– Вон отсюда, паскудные шлюхи! Все убирайтесь! До единой!

Утром, протрезвившись и прочитав письмо матери, Селим велел привести к нему Нурбану.

Она вошла, поклонилась и с немым упреком сверкнула на него своими огромными глазами, так что Селим даже почувствовал нечто похожее на неловкость, хотя и не ведал, что это такое. Удивляясь самому себе, ласково пригласил девушку:

– Подойди ближе, Нурбана!

Пока она шла, у него было такое впечатление, будто земля под ним расступается и он повисает на облаке блаженства.

– Сядь! – почти крикнул ей, а потом закрыл глаза и тихо простонал: – Ты и вправду живая или, может, призрак?

– Наверное, живая, – тихо ответила девушка.

– Тогда тебя нельзя показывать никому из смертных, потому что ты величайшее сокровище на этом свете.

– Мой властелин, я не согласна с вами, – возразила Нурбана.

– Ты не согласна? Хорошо. Если так, то самое дорогое на свете – моя любовь к тебе! – горячо воскликнул Селим и протянул к ней руку.