Павел Загребельный - Роксолана. Великолепный век султана Сулеймана

Плыли медленно, часто останавливались, выбирая не затопленные весенними водами острова, иногда приставали и к берегу. Выставив дозоры, отъедались и отсыпались, чтобы набраться сил, потому что дорога была далекой, опасной и тяжелой.

Гасан сказал дьяку Ржевскому, что, кажется, он должен знать черкасского старосту князя Вишневецкого, так не послать ли к нему людей, чтобы дал он проводников по Днепру и перевозчиков на порогах. Но тут у дьяка ожили подозрения, он начал выпытывать у Гасана, откуда да и как он знает этого князя, и что это за человек, и почему это необходимо им сноситься с этим человеком именно теперь. Гасан только рукой махнул.

– Эх, Матвей Иванович, ты ведь не в царском приказе, где надобно морду надувать да напускать на себя неприступность! Ты человек с поля да с боя, должен бы больше верить людям, которые хотят добра этой земле. Откуда я знаю этого князя Вишневецкого? Живешь на свете, вот и знаешь то да се. Прибегал князь в Стамбул, хотел служить султану. Но султана не застал, а султанша встретила его не очень приветливо. Подержали мы его в самом паскудном караван-сарае, покормил он блох и не вытерпел, побежал назад к своему королю. Слыхал я, что выцыганил он себе Черкасское староство.

– Если это такой ненадежный человек, что бегает туда и сюда, то как же можем полагаться на него?

– Да не на него, а на казаков. Попросить, чтоб дал казаков для сопровождения. А сам князь доброго слова не стоит. Бегал и еще будет бегать. И даже не от слабого к сильному, а к тому, где увидит выгоду для себя. Вот услышит, что царское войско прошло уже и по Днепру, еще и к царю прибежит.

Но дьяк уперся на своем:

– Царское повеление было взять для сопровождения тебя, а больше нам никого не нужно. Зачем тебе эти казаки? У меня есть свои, путивльские. Тоже казаки, умеют стрелять, воюют и пешими, и на конях. Чего же еще?

– Я провожу тебя, Матвей Иванович, на басурмана, если мы его увидим. Покажу, где и как и кому стать, чтобы нанести удар посильнее, потому что разбираюсь в их военных обычаях и хитростях. Но пути туда знать не могу.

– Днепр и приведет.

– Днепр великий. Его надобно знать. А я, считай, впервые здесь, как и ты, дьяк.

– Сказал же – из Стамбула бежал. Разве не знал там дорог?

– Стамбул не Крым. Ты, если бы сидел только в Москве, знал бы все дороги на Сиверщине или на Дону?

Но разговоры эти не привели ни к чему. Ржевский твердо придерживался царского повеления: идти без огласки, ни с кем не сноситься, за перебежчиком турецким присматривать зорко, от себя не отпускать, излишней доверчивости не проявлять.

Плыли все дальше и дальше, река становилась все шире, все могущественнее, наливалась весенними водами, ночью соловьи пели свои песни в зарослях лозы так звонко, что их голоса отдавались эхом. Солнце светило все ярче и ярче, пригревало сильнее и сильнее, гребцы расстегивали свои толстые кафтаны, потом и вовсе их снимали, оставаясь в одних сорочках, молодые, светловолосые – не воины, а добрые путешественники в этом зеленом тихом крае.

Уже перед порогами, не зная, как будут продвигаться дальше, остановились возле двух островов посреди реки. Дьяк с Гасаном и боярскими детьми расположился на меньшем островке, струги пристали к большому продолговатому острову, который был чуть выше по течению.

Еще и не расположились как следует, и не осмотрелись по сторонам, как вдруг к меньшему острову неизвестно и откуда подплыло несколько утлых на вид лодчонок, из них повыскакивали на песок высокие, плечистые мужчины с саблями и ружьями, в грубых белых сорочках и киреях внакидку, в высоких шапках, усатые, как Гасан, какие-то словно бы слишком суровые, но в то же время и добродушные.

Люди дьяка схватились и за свои пищали, но пришельцев это не испугало, они шли спокойно, подходили все ближе, один из них предостерегающе поднял руку.

– Кто такие? – крикнул дьяк.

– Да казаки же, – сказал тот, что поднимал руку.

– Откуда? – допытывался Ржевский.

– Да отсюда, откуда же еще? Я атаман Мина, или Млинский, а это атаман Михайло, или Еськович. Люди наши там, на берегу, а мы проскочили к вам, чтобы сказать о себе.

Пищали пришлось опустить, потому что казаки подошли вплотную и люди были, судя по всему, мирные.

– Как же вы не боялись плыть сюда? – никак не мог взять в толк дьяк. – Видели, какая у меня сила?

– Да видели, – сказал Мина. – Если бы басурманская сила, мы бы ее давно уже пощипали. А так смотрим – богу молятся, говорят по-нашему, стало быть, люди добрые, надобно им помочь. Привели вам с Михайлом немного своих казаков. У меня сто да у Михайлы двести, а только у меня такие, что каждый за сотню справится, ибо это казаки-перевозчики, не знаю, слыхали ли вы о таких.

– Я слыхал, – сказал Гасан, – но ты на меня не обращай внимания.

– Да ты ведь лысый, кто же будет на тебя обращать внимание? – засмеялся Мина. – Басурман или отуречившийся? Поймали тебя или сам прибежал? Да только все равно, раз ты здесь. Ну, так вот. Казаки наши воюют с басурманами не только на суше, но и на море. На море не все идут, а только отважные и способные переносить его запах. На лодках выходят в море, идут вдоль берега вправо аж до турецких околиц, добираются и до Царьграда. Если вдруг постречаются турецкие галеры, они считают лучше погибнуть, чем бесстыдно бежать или сдаться, потому-то часто и побеждают, попав даже в трудное положение. Лодки у нас хоть и небольшие, на двадцать или на тридцать человек, но чтобы их сделать, необходимо какое-то время, так вот, пока долбят, бывало, казаки на Томаковском острове или на Чертомлыкском, крымчаки уже пронюхают и возле Кызы-Кермена выставят стражу и на берегах, и на воде, ибо Днепр там перегорожен железными цепями, привезенными из Стамбула, и держатся эти цепи на поплавках; когда ждут казаков, тогда на поплавках еще и стража усаживается. Ну, так мы как? Строгаем свои тяжары где-нибудь вот здесь, а потом собираемся на том острове, где ваши люди остановились, и назовем его Становым, а уже этот ваш, где стоите, можем теперь назвать и Московским, почему бы не назвать? От Станового и начинаем плыть. И мои хлопцы-перевозчики проводят, как уже сказано, через пороги. Никто этого не умеет, кроме них, и каждый раз ждут здесь от казака либо жизни, либо смерти. Можно было бы двинуться и по суше, особенно тем, кто страх имеет перед водой, так трудно и довольно долго, но тогда крымчаки могут увидеть, и тогда вряд ли проберешься к морю тайком. Кроме того, хочется казаку с судьбой поиграть еще до встречи с турком.

– И сколько же здесь порогов? – спросил дьяк.

– Самих порогов девять да еще заборы, гряды да камни, водовороты, бучки [271] Бучок – камень, через который переваливается вода и ревет, бучит. и просто шипы, есть еще щетки [272] Щетка – место сосредоточения камней. и поды [273] Под – сплошное каменное дно. , есть упады [274] Упад – водопад. , отмети [275] Отметь – водоворот вокруг камня или чуточку ниже. , пропасти, ну да это не при всякой воде. Ныне вода большая на порогах обретается, и еще она будет прибывать понемногу до святого иерарха Христова Николая, а после праздника святого Николая через неделю начнет уже спадать скорее, чем прибывала. У нас как молвится: хочешь жить – не напейся.