Форд Форд - Конец парада. Том 1. Каждому свое

Проклятие! Этот жестокий человек все наврал! Наши руки так и не встретились… Не верю, что пожимал ей руку… Не верю, что касался ее… хоть раз в своей жизни… Ни разу!.. Мы не пожимали руки… Кивок!.. Встреча и расставание!.. Англичане, они таковы… Но да! Она клала руку мне на плечи… На берегу!.. После такого короткого знакомства! Я тогда сказал себе… Но… мы наверстали упущенное. Или нет! Не наверстали!.. Искупили… как любит говорить Сильвия; и в тот момент мама умирала…

И тут в нем заговорил голос разума.

Но, возможно, дело в пьяном брате… Человек не обманывает девушку, когда в два часа ночи он вместе с ней ведет под руки пьяного моряка, у которого ноги заплетаются, по Кенсингтон-Хай-стрит.

«Заплетаются!» — вот подходящее слово. Заплетающиеся ноги!

Один раз парень вырвался из их рук и на поразительной скорости понесся по деревянному настилу широкой пустой улицы. Когда они его нагнали, он разглагольствовал под черными деревьями со своим оксфордским акцентом, обращаясь к неподвижному полицейскому:

— Благодаря вам Англия стала такой, какая она теперь! Вы бережете мир в наших домах! Вы спасаете нас от всяких неприятностей…

С Титженсом же он все время говорил голосом обычного моряка, грубым чужим голосом, безо всякого акцента!

В нем жили два человека. Дважды или трижды он спрашивал:

— Почему ты не поцелуешь девушку? Она хорошенькая, правда же? Бедный ты несчастный малый. Таким, как ты, не имеет права отказывать ни одна девушка! И это честно, разве нет?

Но даже в тот момент они еще не знали, что их ждет… Бывают некоторые жестокости…

Наконец они поймали четырехколесную повозку. Пьяный моряк сел рядом с кучером — он настоял на этом… Ее маленькое, белое, съежившееся лицо смотрело прямо вперед… Разговаривать было невозможно; повозку трясло на протяжении всего пути, и в какой-то момент тряска начала не на шутку пугать, и тогда парень взял поводья в свои руки… Старый кучер не протестовал, но им пришлось отдать ему все деньги из своих карманов, после того как они отвели Эдварда в темный дом…

В мыслях у Титженса пронеслись слова какой-то народной песенки: «Они пришли в отцовский дом, девчонка — юрк за дверь! А ну, поймай меня теперь».

Он тупо сказал на это:

— Быть может, к тому все и сводится…

Он стоял у входной двери, она смотрела на него печальным взглядом. Потом с дивана, на котором лежал ее брат, послышался храп: громкие, почти оглушительные звуки, словно смех неизвестных существ во мраке. Он развернулся и пошел по тропинке, а она — за ним.

— Наверное, это слишком… грязно… — с чувством проговорил он.

— Да, да… — согласилась она. — Мерзко… слишком… ох… интимно!

Потом, как ему помнилось, он сказал:

— Но… навечно…

— Но когда вы вернетесь… — второпях проговорила она. — Насовсем. И… Ох, как будто это публично… Я не знаю, — добавила она. — Должны ли мы?.. Я готова… Я с готовностью исполню все, о чем вы только не попросите.

— Но, разумеется… не под этой крышей, — сказал он, немного помолчав. И добавил: — Мы ведь… не из тех!

— Да, именно. Мы не из тех! — поспешно проговорила она. А после спросила: — Как прошел вечер у Этель? Хорошо ли? — Она знала, что ее вопрос звучал нелогично.

Но он ответил:

— О, в точности как всегда… С кучей народа… Там был Раджели, герцог… Его привела Сильвия. Она станет хорошим другом семьи!.. И глава… какого-то местного комитета… и бельгиец… Какой-то высокопоставленный судья… И конечно же Клодин Сэндбах… Двести семьдесят человек, лучшие из лучших, как сообщили ликующие Гуггумсы! И мистер Рагглс… Да!.. Они хорошо устроились… А для меня места не осталось!

— И для меня! — воскликнула она и добавила: — Но я этому даже рада.

Они стали молчать урывками — все никак не могли привыкнуть, что больше не нужно поддерживать под руки пьяного брата. Казалось, прошла тысяча мучительных минут… Для выработки привычки вполне достаточно. Казалось, брат не просто храпит, но выговаривает: «Хо-хо-Курьяш»… И через пару минут снова: «Хо-Хо-Курьяш». Несомненно, на венгерском!

Титженс сказал:

— Очень радостно было видеть Винсента рядом с герцогом. Он показывал ему первое издание! Разумеется, не самое подходящее занятие на праздновании свадьбы! А Винсент вел себя даже не слишком раболепно! Он даже поправил Раджели, когда обсуждали значение слова «колофон»! Он впервые поправил старшего по званию! Они хорошо устроились, видите!.. Кузен Раджели… Это любимый двоюродный брат матери Сильвии Титженс, ближайший родственник, можно сказать! Сильвия иногда ездит в гости в их весьма скромный домик в Суррее. Что же до нас… — заключил он, — «может быть, не меньше служит тот высокой воле, кто стоит и ждет» [59] Заключительные строки стихотворения Джона Мильтона «О слепоте». Пер. С. Я. Маршака. .

— Наверное, дом был чудесно украшен, — проговорила Валентайн.

— Чудесно… — пробормотал Титженс. — Они развесили в гостиной по деревянным панелям из темного дуба картины этого чудовища из кабинета священника… Дикое пламя из бюстов, сосков, губ и плодов граната… Высочайшие подсвечники, разумеется… Помните, серебряные посвечники и темное дерево…

— О, мой дорогой, — вскричала она. — Не надо… не надо!

Он легонько коснулся своей фуражки сложенными перчатками.

— Что ж, пора, — проговорил он.

— Не возьмете ли вы вот эту записку? — спросила она. — Я попросила одну маленькую девочку-еврейку написать для вас на идише кое-что. Тут написано: «Да благословит тебя Господь и сохранит тебя!; Господь будет охранять выхождение твое и вхождение твое отныне и вовек» [60] Цитаты из Книги чисел (Чис. 6:24) и Псалтири (Пс. 120:8). .

Он спрятал записку в нагрудный карман.

— Эти строки, как талисман, — проговорил он. — Конечно, я буду носить их с собой…

— Если бы мы только могли стереть из памяти тот день… нам было бы проще все вынести… Вы же помните, ваша несчастная мать умирала, когда мы… — сказала она.

— Вы помните… — проговорил он. — Уже тогда вы… Если бы я не уехал в Лобшайд…

— С того мига, когда я впервые увидела вас…

— И я… я… с первой секунды… Я вот что вам скажу… Я как будто выглянул за дверь, а там сплошные пески… но чуть в стороне… маленький родник… И он никогда не иссякнет… Наверное, вы не поймете.

— Да! Я понимаю! — воскликнула она.

Они видели пейзажи… Гладкие песчаные дюны… Какой-то кораблик из Архангельска с поломанной мачтой…

— С первой секунды, — повторил он.

— Если бы мы только могли стереть… — проговорила она.

Эта девушка вызывала в нем нежность и желание защитить.

— Да, вы можете, — сказал он. — Можете вырезать из памяти тот день… Около шестнадцати пятидесяти восьми я сказал вам те слова, и вы признались… Я слышал бой часов на посту конной полиции… И до этой минуты… Вырежьте из памяти эти минуты и заштопайте дыру, которая появится… это возможно… Так иногда поступают хирурги, когда спасают пациента от некоторых болезней, — удаляют кусок кишки и сшивают вместе оставшиеся части… Кажется, при колите…