Элли Мидвуд - Девушка из Берлина. Жена штандартенфюрера

Мы много пили и ещё больше танцевали, и я чувствовала себя счастливейшей девушкой в мире. Теперь я официально звалась фрау Генрих Фридманн, и была женой офицера СД. Если бы всего пару месяцев назад мне кто-то сказал, что я выйду замуж за одного из одетых сплошь в чёрное людей, поклявшихся на мече командира уничтожить всю мою расу, я бы рассмеялась им в лицо. И тем не менее это произошло.

На пути домой, после того, как мы распрощались с нашими гостями, я полулежала на заднем сиденье в машине Генриха, закинув разутые ноги ему на колени.

— Да вы напились, фрау Фридманн.

— Не больше, чем вы, герр Фридманн.

— О чем задумалась?

— О том, что я тебя совсем не знаю. Ты вот всё обо мне знаешь, а я о тебе — почти ничего.

— Если бы ты всё обо мне знала, это значило бы, что я чертовски плохой сотрудник разведки. — Он ухмыльнулся в ответ.

Да, это был мой муж, Генрих, с которым я почти не расставалась все эти два месяца и успела полюбить, а теперь вот боялась, потому что я вдруг почувствовала себя таким несмышлёным ребёнком рядом с ним, большим и взрослым, в строгой чёрной форме и начищенных сапогах, и чёрт его знает, чем он там в своей разведке занимается. Но тут он снова повернул ко мне голову от окна, каким-то уже хозяйским жестом сжал мою лодыжку и подмигнул мне, ухмыляясь. Я совершенно растаяла, заулыбалась в ответ и заерзала на сиденье, как кошка, которая хочет чтобы её погладили, но виду подать боится, чтобы не дай бог не поняли, что ей такие собственнические поглаживания очень даже нравятся.

— А ты о чем задумался? — Спросила я только потому, что нужно было чем-то нарушить эту слишком многозначительную тишину, которая, вместе с его руками на моей ноге, всё больше и больше вгоняла меня в краску.

— О том, как красиво на тебе смотрится это платье. А ещё о том, как оно будет смотреться ещё лучше на полу спальни, когда я его с тебя сниму.

Воздух в машине стал почти ощутимо горячим от таких откровенно неприличных слов, которые он мне никогда раньше не говорил. А мне очень понравилось такое слушать.

— У тебя была куча возможностей меня раздеть до нашей свадьбы. Я не виновата, что ты ни одной из них не воспользовался.

— Твой отец и так-то не в восторге был от того, что один из его друзей женится на его дочери, а теперь представь, что было бы, если бы я этой дочери ребёнка сделал до свадьбы. Не думаю, что я бы долго прожил. — Он вдруг поймал меня за руку и потянул на себя, усаживая к себе на колени. — Но раз теперь у меня есть на это все легальные права, то я не вижу смысла откладывать это на потом.

А потом были только его горячие руки у меня под платьем, пока я расстёгивала его китель между влажными поцелуями, шёпот, обжигающий шею и ключицы под полустянутым с одного плеча платьем, и мои чулки, цепляющиеся за его парадный кинжал, когда он усадил меня сверху.

Я осторожно водила пальцами под его рубашкой, ещё совсем неумело и не зная толком, что делать, но уже чувствуя какую-то животную потребность просто быть с ним здесь и сейчас, отдать ему всё до последней капли, и пусть очень страшно и незнакомо, и пусть он слишком сильно впивается пальцами в бёдра, задевая нижнее бельё, и пусть уже почти кусает меня, но он же меня любит, а значит никогда не обидит, так пусть делает, что хочет; я тоже люблю и всё стерплю. С радостью стерплю, потому что хочу быть его женщиной, до конца.

Мы настолько увлеклись друг другом, что совершенно забыли о Гансе на переднем сиденье, который, как оказалось секундой позже, так заинтересовался происходящим позади него, что не заметил приближающуюся на перекрёстке машину. Визг тормозов и резкая остановка чуть не бросила нас обоих на пол, но к счастью, я только ударилась затылком о переднее сиденье.

— Ганс, идиот ты несчастный! — Сразу же закричал Генрих. — Ты какого черта делаешь?! Убить меня хочешь ещё до брачной ночи?

— Прошу прощения, герр штандартенфюрер! Та машина как из воздуха возникла!

— Если бы ты следил за дорогой, ты бы её увидел, недоумок!

— Я ещё раз прошу прощения, герр штандартенфюрер. Это совершенно моя вина.

Я была достаточно пьяна, чтобы найти ситуацию смешной и едва подавила смешок, но затем заметила лицо Генриха.

— Вот черт. — Я проследовала за его взглядом и увидела очень высокого и крепко сложенного мужчину, выходящего из машины, в которую мы чуть не врезались. — Ганс, вот теперь у тебя действительно большие неприятности. Ты хоть знаешь, в чью машину ты чуть не влетел? Группенфюрера Кальтенбруннера, лидера австрийских СС.

Мужчина тем временем вынул портсигар, неспешно зажег сигарету и так же не спеша направился к нашей машине. Ганс немедленно выскочил на улицу, салютовал незнакомцу по-военному, пусть на том и был обычный двубортный костюм. Генрих постарался на скорую руку привести форму в порядок и тоже поспешил выйти из машины.

— Герр группенфюрер! — Генрих салютовал ему, следуя примеру Ганса, на что тот только кивнул. — Штандартенфюрер Фридманн, мы встречались на партийном собрании несколько месяцев назад.

— Да, да, я припоминаю. — Группенфюрер выпустил облачко дыма и протянул руку Генриху. Теперь, когда они стояли друг напротив друга, я не могла не заметить, что даже рядом с моим мужем, который был отнюдь не маленького роста и явно не слабого телосложения, тот другой казался просто великаном. — Штандартенфюрер, вы что, не можете найти себе водителя, который может хоть немного водить?

— Позвольте мне принести мои извинения за этого болвана, герр группенфюрер. Он, по правде говоря, очень хороший водитель… когда следит за дорогой.

Генрих ещё раз нехорошо глянул на Ганса, и бедный парень опустил голову ещё ниже, как побитый пёс. Я придвинулась ближе к окну, чтобы получше видеть, что происходит.

— А с кителем у вас что случилось, штандартенфюрер?

— Ничего, герр группенфюрер. То есть… у меня сегодня свадьба и… это моей жены рук дело.

— Свадьба? Поздравляю! — Группенфюрер улыбнулся и снова пожал Генриху руку. — Так где же сама фрау Фридманн?

Генрих не сдержал улыбки, подошёл к моей двери, открыл её и подал мне руку. Я быстро расправила платье и вышла из машины, наконец встретив незнакомца лицом к лицу. Он совсем не был похож на идеального, «постерного» арийца, какими их предпочитало изображать министерство пропаганды, со светлыми волосами и голубыми глазами. Он же, напротив, был почти смуглым, кареглазым и темноволосым, с едва заметной щетиной и несколькими глубокими шрамами, пересекавшими левую сторону его лица. Всё это в совокупности представляло собой почти что устрашающую картину, только вот мне он почему-то показался каким-то по-дикому красивым, как горный волк с изодранной мордой. Такие бывают добрые, только когда сытые, но вот пересекутся ваши пути с хищником на охоте — в миг горло перегрызет и глазом не моргнёт.