Элли Мидвуд - Девушка из Берлина. Жена штандартенфюрера

— Вооруженные СС? Но, Генрих…

Я чуть ли не в ужасе на него смотрела, проигрывая в памяти его службу в этих самых вооруженных СС, и почему он перешёл оттуда в СД. Он же не может мне серьёзно предлагать, чтобы Норберт прошёл через то же самое.

— Война скоро начнётся, Аннализа. В СС, которые всё же считаются попрестижнее обычного Вермахта, его хотя бы не бросят на линию фронта в первые же дни, как пушечное мясо, во имя победы Великого рейха. Подумай об этом.

Магда тихо постучала в дверь кабинета. Мне нравилась наша новая домработница, всегда предельно тихая и вежливая. Мы её почти и не замечали в доме, но она каким-то образом всегда всё успевала сделать, и сделать безукоризненно.

— Герр Фридманн, ужин готов. Мне подавать или вы ещё заняты?

— Подавай, Магда. Мы уже закончили.

— Хорошо, герр Фридманн.

Генрих наклонился и нежно поцеловал меня в губы.

— Идём ужинать, любимая. Не волнуйся, всё обойдётся, я обещаю.

Я кивнула. Кивнула несколько раз, хотя и знала, что ничего не обойдётся. Ничего уже больше не будет, как прежде.

Жара была невыносимой. Мы ехали на вокзал, и я уже задыхалась. Генрих открыл все окна в машине, но и это совершенно не помогало. Я не жаловалась вслух, потому что Генриху уж точно было куда хуже в его шерстяной форме и высоких сапогах. На мне хотя бы было тоненькое шёлковое платье. Родители и Норберт на заднем сиденье тоже молчали всю дорогу.

Когда мы сделали последний поворот перед подъездом к станции, нам пришлось затормозить из-за огромной толпы людей, направляемых солдатами с автоматами на плечах. Дорогу впереди перекрывала чёрная машина с номерами СС. Один из офицеров, стоящих на посту рядом с машиной, подошёл к нам и, увидев форму Генриха, салютовал ему.

— Heil Hitler, герр штандартенфюрер!

— Heil Hitler. Нам нужно попасть на станцию, что там такое происходит? — Генрих кивнул на толпу впереди.

— Простите, герр штандартенфюрер, у нас возникла небольшая заминка с транспортом. Нам должны были прислать поезд для всех этих евреев два часа назад, а он только прибыл. Остальные поезда теперь тоже задерживаются. Но я могу вас пропустить внутрь, чтобы вы не ждали здесь на жаре.

— Я был бы вам очень признателен.

Офицер снова щёлкнул каблуками, сел в свою машину и отогнал её в сторону, чтобы мы смогли проехать. Но как только мы миновали его машину, дальше ехать всё равно было невозможно из-за людей, движущихся плотным потоком. Генрих остановился и неодобрительно покачал головой, хмурясь. Я-то знала, что ему было жаль видеть их несчастные, растерянные лица, но уже знакомый офицер воспринял вид моего мужа как знак недовольства из-за вынужденного ожидания. Он быстро выкрикнул несколько распоряжений солдатам, направлявшим толпу, и они начали грубо расталкивать людей впереди нас своими дубинками.

— Как скот, — я услышала голос матери с заднего сиденья. Я повернулась и увидела, как она медленно начала головой, закрыв рот рукой. — Несчастные люди…

— Мама. Перестань.

Окна были открыты, и солдаты могли её услышать. Она непонимающе моргнула несколько раз, но я только прижала палец к губам и отвернулась.

Наконец, после того, как солдаты создали для нас своего рода коридор, через который мы могли проехать к станции, Генрих старался вести машину как можно более медленно, стараясь никого не задеть. Как только мы вышли из машины, поток горячего воздуха обжег наши лица. Генрих вытер пот со лба, прежде чем надеть свою форменную фуражку с черепом и скрещёнными костями. Он заметил одного из офицеров, командующего на платформе, и велел нам ждать его у машины, пока он пойдёт поговорит с ним. Один из солдат прошёл мимо, повторяя одни и те же указания монотонным голосом, пока он двигался вдоль толпы:

— Когда подойдёт ваша очередь подняться на платформу, назовите ваше имя офицеру со списком перед посадкой на поезд. В поезд вы можете взять только один чемодан на человека, остальной багаж оставьте на платформе после того, как поставите на нём своё имя. Этот багаж последует за вами в отдельном вагоне. Чем быстрее вы совершите посадку, тем быстрее совершится отправление поезда, и тем быстрее вы прибудете на вашу станцию, где вам дадут еду и воду.

Мама нервно переступила с ноги на ногу, глядя на солдат с дубинками. Норберт хмурился. Я прекрасно понимала, что он сейчас думал: что через несколько дней он и сам может стать одним из этих солдат, и что уже ему придётся дубинкой заталкивать всех этих несчастных людей на платформу, хоть по крови он и должен бы быть среди них. Я попыталась было облокотиться на машину, но чёрный метал был настолько раскалён, что я обожглась. Я с ужасом подумала, как эти люди прождали всё это время на этой невыносимой жаре. Дети не переставали жалобно плакать, и матери пытались их успокоить, но тщетно.

Наконец Генрих вернулся и велел нам следовать за ним на платформу. Солдат, которого он привёл с собой, помог родителям с их чемоданами. Они везли с собой только самое необходимое, а позже на той неделе мы с Генрихом собирались отправить им всё остальное.

— Разойтись! Кому сказал, разойтись! Дайте им пройти! Быстро, быстро, ну! — Один из солдат расталкивал людей с нашего пути с преувеличенной грубостью. Он хотел произвести впечатление на «герра штандартенфюрера». Я цеплялась за локоть мужа, стараясь не поднимать глаза на людей вокруг меня. Мне было стыдно на них смотреть. Как только мы взошли по ступеням на платформу, мама поравнялась со мной и зашептала:

— Аннализа! Почему они сажают их в вагоны для скота? Где же они будут сидеть? Там даже окон нет, как же они будут дышать?

Мне пришлось на неё шикнуть, потому что офицер, командующий погрузкой, направлялся прямо к нам. Я не хотела, чтобы он её услышал.

— Ну и денёк, штандартенфюрер, вы согласны? Фрау. — Он почтительно склонил голову передо мной и моей матерью и щелкнул каблуками, после чего обменяйся рукопожатиями с папой и Норбертом. — Пекло адское, а мне ещё и приходится иметь дело с абсолютной некомпетентностью тех идиотов, что сидят целый день в офисе, плюют в потолок, и не могут справится с таким элементарным делом, как прислать транспорт во время. Ну что, это разве так сложно? Будто мне делать больше нечего, как торчать здесь с этими евреями и слушать их нытьё полдня!

Лицо Генриха не выдало никаких эмоций при этих последних словах. Вместо этого он ровным голосом спросил:

— Сколько перевозите сегодня?

— Почти пятьсот. — Офицер жестом подозвал своего адъютанта. — Адлер, принесите нам воду со льдом, здесь совершенно дышать невозможно! Я бы предложил вам лёгкую закуску, штандартенфюрер, но мы не взяли с собой никакой еды или напитков. Мы должны были разделаться со всем этим до ланча, а вы сами видите, что тут происходит.