Геннадий Дмитриев - Тайна портрета неизвестной дамы

Штурм повторился только на следующий день. Оставив на южной башне одного Жульена с луком, Гаральд и Жак отправились к северной стене, встретить рыцарей, если им удастся ворваться в крепость. Атака с южной стороны вновь захлебнулась, двое тамплиеров, которым удалось взобраться на стену, тут же пали от стрел Жульена, остальные не стали повторять их путь. Зато с северной стороны рыцари, не встретив никакого сопротивления, взобрались на стену, для спуска внутрь замка они использовали веревки и связанные между собой повода лошадей. Первый из рыцарей, одолевших стену, едва спустившись на землю, был разрублен мечом Гаральда, второго, еще висящего на веревке, принял на меч Жак. Но это не остановило тамплиеров, все больше и больше собиралось их на стене, и было ясно, что двое защитников, как бы умелы и мужественны они ни были, не смогут остановить атаку. Гаральд и Жак готовились дать рыцарям последний, смертельный бой.

Но неожиданно для них, рыцари исчезли со стены, они не стали спускаться в замок, а спешно отступили, неясный шум, голоса, топот копыт, свист стрел и звон мечей доносились с той стороны стен. Похоже, что кто-то атаковал тамплиеров с тыла. Защитники крепости решили выйти через ворота и дать встречный бой. Когда они вышли из замка, то у южной стены уже никого не было, бой у северной стены был скор и жесток, когда Гаральд, Жак и спустившийся с башни Жульен обогнули замок, трупы тамплиеров в самых невероятных позах, изрубленные мечами и копьями, пронзенные стрелами, лежали на земле, а навстречу им мчался отряд рыцарей, во главе которого скакал разгоряченный боем, с окровавленным мечом в руке, виконт де Ламбер.

Радостными криками встретили осажденные своих спасителей, виконт, спешившись, заключил Гаральда в крепкие объятия, но не было радости во взгляде его, глаза были суровы и печальны.

Ливень заканчивался, двое стражников, охранявших место казни на Голгофе, насквозь промокшие и продрогшие, не сразу заметили человека, который направился туда, где был распят Иисус Варавва с табличкой, прибитой к кресту, надпись на которой гласила, что распятый не кто иной, как сам «царь иудейский». Сперва стражники не предали этому значения, однако, когда человек стал снимать с распятия тело, они, разбрызгивая грязь, извергая ругательства и проклятия, бросились к нему.

— Ты что делаешь? — строго крикнул один.

— Снимаю тело, чтобы похоронить, — спокойно ответил человек.

— Разве ты не знаешь, что казненные должны висеть на крестах, пока солнце не иссушит их тела? — спросил второй стражник.

— Откуда солнце? — удивился человек, — не видишь, идет дождь, сколько еще ждать, пока появится солнце и иссушит тела? Мне сам прокуратор разрешил, вот, и разрешение есть, вот написано, — он протянул стражникам лист папируса.

— Но тут ничего не написано! — воскликнул первый стражник. — Обманщик и вор, ты дал мне чистый лист!

— Разве я виноват, что дождь смыл все, что там было написано, а написано было, что прокуратор разрешает мне снять тело и похоронить.

— Пошел вон! — заорал первый стражник.

— Вы не можете так говорить, мне сам прокуратор разрешил, пойдите сами у него и спросите, — возразил человек.

Дождь, который, начал было утихать, пустился с новой силой, и стражникам надоело препираться с человеком, который был явно не в себе, тем более, никто из них никогда бы не осмелился обратится к Понтию Пилату с вопросом, и второй сказал:

— Оставь этого ненормального, пойдем под дерево, а то и так промокли, все равно этот уже умер, что толку сторожить его тело, может, и вправду прокуратор разрешил этому несчастному снять тело и похоронить, все-таки это был царь иудейский, а не простой разбойник.

Стражники ушли, а человек, несмотря на дождь, снял тело с креста, взвалил его на плечи и унес.

Магдалина, увидев человека, несущего на плечах мертвое тело, подскочила к нему с вопросом:

— Кто это? Куда ты несешь его?

— Я снял тело с распятия, это Иисус, Царь Иудейский, его нужно похоронить по иудейским обычаям.

— Кто тебе разрешил снять тело?

— Я сказал стражникам, будто мне сам прокуратор позволил похоронить его, я показал им чистый лист, они поверили. Помоги мне, женщина.

Мария подхватила тело, и они внесли его в дом. Положили на пол, Мария принялась омывать его. Ужасная казнь обезобразила лицо, женщина смотрела на него и никак не могла узнать, но она была уверена, что это он, ее Иисус, ведь это он был из рода Давида, рода Царей Иудейских, она не знала, что распят был не Иисус Назареянин, а Иисус Варавва. Горе помутило разум ее, и она не слышала ни того, что сказал Каиафе Понтий Пилат, ни того, что пытался ей втолковать Фома.

Дом наполняли какие-то люди, Мария смотрела на них, но никого не могла узнать, они омыли тело благовонными маслами и спеленали его пропитанной миром тканью, а Магдалина только тихо причитала, раскачиваясь из стороны в сторону:

— Что? Что они сделали с тобой? Как ты постарел, смерть состарила тебя.

Она бормотала что-то еще и еще, но ее никто не слушал, тело вынесли из дома в сопровождении небольшой процессии, ночью, тайно схоронили в пещере и закрыли вход тяжелым камнем. После погребения все разошлись, и только Мария все стояла у могилы, стояла молча, без слез.

— Иди домой, Мария, — сказал тихо незнакомый ей человек, и она, повинуясь его воле, сама не понимая почему, медленно побрела прочь.

Слух об ужасной смерти Розалины, живьем сожженной на костре, дошел до замка виконта, весть принес странствующий монах, от него же виконт узнал и о гибели своей жены, Луары, которая долгие годы томилась в женском монастыре под именем сестры Анны. Горечь и печаль охватили сердце виконта, он забросил розарий, где каждый цветок напоминал ему о погибшей дочери, уединился, не подпуская к себе никого. Но как бы ни было велико горе, его не излечишь бездействием и тоской, тоска, покой и бездействие разъедают раненую душу, как кислота, убивают ее, и быстро сводят в могилу того, кто поддастся ей, решив, что жизнь кончена и смысла в ней никакого нет. Но никто не может наполнить смыслом жизнь человека, кроме его самого, часто, в самые страшные и безысходные часы человек находит смысл жизни, понимает, что должен пройти через все испытания, ради того самого, единственного, что осталось у него, потерявшего все, все самое дорогое и любимое, и смыслом этим становится месть.

Виконт де Ламбер поклялся отомстить тамплиерам, уничтожить их, добраться до самого инквизитора и свершить над ним свой суд, страшный, жестокий, неподкупный, неподвластный никому из людей, ни королю, ни духовенству, разве лишь самому Богу. Больше года он собирал войско, верных друзей, что когда-то были с ним и еще не забыли старого виконта, всех, которые когда-то сражались рядом, в одном строю, ныне разбросанные по разным концам Фландрии, Франции и других, более отдаленных стран. Привлек он в войско и своих крестьян, выразивших желание идти в бой со своим господином.