Геннадий Дмитриев - Тайна портрета неизвестной дамы

Первое, что он увидел, когда сознание вернулось к нему, людей в форме пехотинцев вермахта, что стояли над ним и смотрели сверху-вниз на его распластанное на земле, беспомощное тело. «Все. Конец», — подумал он. Но до конца было еще далеко, это было только начало, начало той мучительно страшной жизни, в которой собственное бессилие, невозможность мести, борьбы попросту сводит с ума.

Схватив за руки и за ноги, его, словно бесчувственное бревно, бросили в кузов грузовика. Куда-то везли по ухабистой дороге, где каждый толчок, бросок, вызывали нестерпимую боль. Сколько времени его везли, куда, он не знал, он вообще потерял ощущение времени, казалось, что эта дорога, вся в рытвинах и колдобинах бесконечно длинна. Наконец, машина остановилась. Двое солдат влезли в кузов и сбросили тело Жана, как мешок, на землю, острая боль пронзила его.

— Встать! — скомандовал по-немецки офицер. Жан не двигался.

— Встать! — повторил он команду на ломаном русском. Жан не пошевелился. Тогда немец ударил его сапогом в живот. Жан застонал и сделал попытку приподняться, но боль в правой ноге остро пронзила его, уложив обратно на землю.

— Встать! — заорал немец, выходя из себя.

— Он ранен, Ганс, — сказал тот, что стоял рядом, — он не может встать, у него, вероятно, нога сломана.

— Я заставлю встать эту русскую скотину! — ответил тот, кого назвали Гансом.

— Он не русский, — сказал второй, — он ни черта не понимает ни по-русски, ни по-немецки.

— Все он понимает! Как это, не русский?

— А ты на куртку его летную посмотри.

Кожаные куртки летчиков Красной армии шились в форме реглана, где рукав выкраивался вместе с плечевой частью, а на Жане была куртка, рукава которой пристрочены к плечам, кроме этого, у куртки был широкий меховой воротник, которого у курток русских пилотов не было.

— Да? Действительно. Но если не русский, то кто же он тогда? — опешил Ганс.

— Не знаю, нужно допросить. Герман уверял, что слышал в воздухе французскую речь.

— Как ты его собираешься допрашивать? На каком языке?

— Нужно доставить его к майору Шварцу, тот знает французский.

Жана привезли в расположение авиационной части люфтваффе, которая действовала на этом участке фронта. О том, что против них воюют французы в составе эскадрильи «Нормандия», немцы еще не знали, но французская речь, которую слышали в воздухе пилоты во время боя, озадачила немецкое командование.

Что это могло означать? Франция была оккупирована Германией, французские вооруженные силы перестали существовать. Генерал де Голль на территории французских колоний в Африке создал комитет «Сражающаяся Франция», возможно, это он сформировал воинские части и отправил их воевать в Россию. Согласовано ли это с США и Британией, чьи войска высадились на африканском побережье? Если согласовано, то значит ли это, что Черчилль не выполнил свое обещание не активизировать боевых действий против Германии в течение трех лет, и в войну могут включиться в любой момент вооруженные силы Британии и США?

Доклад о том, что летчики люфтваффе во время боя слышали французскую речь, уже поступил Герингу, он распорядился, в случае захвата в плен французов, выяснить: кто они? По чьей инициативе воюют в России? Как оказались на русской территории?

Двое солдат подняли Жана и поволокли его помещение штаба полка, который находился в низком дощатом домике, выкрашенном темно-зеленой краской. Местами краска уже облупилась, и внизу, у самого основания, выступали черные пятна. Когда Жана подняли, он заметил на стоянке ряд «мессершмиттов», и по раскраске самолетов понял, что это именно те, с которыми они встретились сегодня в бою. Жана доставили к командиру эскадрильи майору Шварцу, усадили перед ним на стул.

— Кто Вы? — спросил майор.

— Французский офицер.

— Звание, имя, фамилия, номер части?

— Лейтенант Жан Дегир. На остальные вопросы отвечать не буду. Можете не стараться, от меня Вы ничего не добьетесь.

— Думаете, Вас будут пытать? — майор достал портсигар. — Сигарету хотите?

— Я не курю.

— Тогда, может, шнапс?

Жан терпеть не мог шнапс, предпочитая французский коньяк, но решил выпить, чтобы притупить острую боль в сломанной ноге. Он молча кивнул в ответ.

— Вот, видите, — примирительным тоном сказал майор, наливая в рюмку шнапс из плоской металлической фляги, — мы можем обращаться с пленными по-человечески, напрасно русские пугали Вас жестокостями немцев. Мы с Вами европейцы, в отличие от этих русских дикарей, и сможем понять друг друга.

Жан выпил, по телу разлилось тепло, боль притупилась.

— Я не буду принуждать Вас отвечать на вопросы, которые Вы, как офицер, считаете неприемлемыми, ответьте мне только на один: по чьей инициативе Вы оказались в России, по Вашей собственной или по приказу командования? Какого командования? Генерала де Голля?

— Как офицер, я подчиняюсь своему главнокомандующему, генералу де Голлю, я добровольно выразил желание сражаться за Францию.

— Но где Франция, и где Россия?

— За Францию сражаются там, где сражаются против Германии.

— Понятно. Вы доброволец, но кто инициатор создания воинских формирований для переброски их в Россию? Генерал де Голль? Или это инициатива таких же добровольцев, как Вы?

— Именно такие добровольцы, как я, определили решение генерала де Голля.

О сбитом французском летчике уже было доложено в местное отделение абвера, и капитан Шульц тут же прибыл на аэродром, куда доставили пленного француза. Он вошел в штаб уже во время допроса.

— Это он? Сбитый французский летчик? — спросил Шульц.

— Он.

— Допросили? Что говорит?

— Говорит, что воинские формирования для переброски в Россию сформированы генералом де Голлем.

— Спросите его, Шварц, какие формирования? Состав? Численность личного состава? Номера частей?

Майор перевел Жану вопросы капитана.

— Я не буду отвечать на эти вопросы.

— Он отказывается отвечать. В гестапо ему быстро развяжут язык, у них даже немые разговаривают, а я вынужден соблюдать видимость приличия.

— Гестапо? — возмущенным голосом спросил Шульц. — Причем здесь гестапо? Это вопросы внешней разведки. Нужно знать, кто за этим стоит, не появятся ли здесь в ближайшее время английские и американские войска? А гестапо пусть ловит партизан.

— Ну, в те вопросы, что Вас интересуют, вряд ли он посвящен.

— Мне приказано доставить его в Германию, желательно живым и целым, там разберутся. Что с ним? Он ранен?

— Сломал ногу, неудачно приземлился с парашютом.

— Уберите его, окажите медицинскую помощь, чтобы он не издох по дороге.

Естественно, вопросы, на которые Жан отвечать отказался, интересовали немецкое командование, и к нему применили бы все известные методы, чтобы выбить эту информацию, но Шульц, перед самым допросом, получил данные от армейской разведки. Он знал, что французское воинское формирование — всего одна эскадрилья из четырнадцати пилотов. Но, как известно, и малая искорка может стать причиной большого пожара, важно было знать, что может последовать за этим. Нужно было выведать у Жана все, что он знает относительно инициаторов и организаторов отправки эскадрильи в Россию. Вопрос решался на самом высоком уровне, мнение о том, что Жан скорее будет более откровенен со своими соотечественниками в лагере, чем со следователем, и скажет то, о чем под пытками постарается умолчать, преобладало. Потому он избежал допроса с пристрастием, и был отправлен в лагерь, где было немало французов.