Владимир Стрельцов - Трупный синод

— О ком вы говорите, ваше преподобие?

После некоторой паузы, Иоанн собрался с силами и решился. Вся скорбь Вселенной звучала при этом в голосе пастора:

— В Риме говорят, что супруга ваша Теодора, прекрасная лицом, как лучшие украшения Рима, имеет недостойную связь с маркизом Адальбертом Тосканским, чему есть неоспоримые свидетельства и доказательства.

Теофилакт, забыв о статусе собеседника, сгреб того за воротник:

— Что вы такое сейчас говорите? — прорычал он

— Я хочу сказать, что ваша супруга тайно встречается с маркизом Адальбертом, отдавая тому на удовольствие свое тело, потакает всем его прихотям и, …. по всей видимости, исповедует его волю и заставляет вас следовать за собой, служа интересам Сполето и Тосканы. Послушайте вашего слугу Климента, ваша дочь Мароция рассказала ему о том, что однажды застала вашу жену без одежды в объятиях маркиза.

Из тени помещений выступил Климент и повторил все то, о чем ему в свое время поведала плачущая и разобиженная на мать Мароция.

Теофилакт побагровел.

— Вы ответите мне, если слова ваши окажутся змеиной клеветой!

— Понимаю ваши чувства и ничуть не сержусь, что в настоящий момент вы обходитесь со мной не как со смиренным служителем церкви. Поверьте, мне очень грустно, мессер Теофилакт, но мои слова основаны на показаниях и наблюдениях слуги вашего Климента, а также многочисленных посторонних свидетельствах.

— Мир полон завистников, сплетников и мерзавцев! — кричал Теофилакт, чувствуя, как горячая кровь прилила к его вискам, а в голове бешено застучало.

— Мне понятна ваша необузданная реакция оскорбленного, мне понятен ваш гнев, но чтобы окончательно уверить вас в правдивости услышанного, скажу вам, что нами получены сведения о том, что не далее как через три дня, когда вы будете заняты подготовкой папской коронации, в полдень покои вашей жены посетит сиятельный граф Адальберт. Если же слова наши окажутся клеветой, моя голова в тот же день послушно склонится пред вашей карающей дланью.

У Теофилакта кружилась голова, он по-прежнему крепко держал Иоанна за воротник плаща.

— Если вы лжете, берегитесь! Ваш сан не даст вам никакой защиты.

— А если это окажется правдой?

— То пусть трепещут и боятся другие!

Иоанн заторопился, чувствуя, что хватает за крылья недосягаемую прежде богиню Удачи:

— Ваша справедливая месть ударит по вашим врагам больнее, если вы сохраните в себе возможность до коронации не подавать виду о том, что вам стало известно только что. Вы слышите меня? Вы понимаете, о чем я говорю?

Теофилакт рассеянно кивнул, занятый более своими горестными мыслями.

— Не беспокойтесь, ваше преподобие. Те, кто рассчитывали меня купить, одновременно с этим наставляя мне рога, жестоко просчитаются. Я так понимаю, что все эти постыдные обстоятельства вам стали известны не вчера.

Конечно, не вчера. Конечно, Иоанн руководствовался в данный момент не заботой о нравственной чистоте семьи римского чиновника, а исключительно своими интересами.

— Признаю это, мессер Теофилакт. И не считайтесь с вашими потерями, я готов с радостью компенсировать их. Мне известно, что вам и вашим сторонникам обещаны преференции в случае поддержки вами требуемой кандидатуры. Я гарантирую вам, что я выполню все ваши запросы, как бы высоки они ни были.

— Потерю чести моей семьи вы тоже компенсируете? — хмуро спросил Теофилакт.

— Это не в моих силах, благородный мессер. Но жизнь человеческая суть череда потерь и приобретений, человеческий род слаб и несовершенен, а Господь наш учением своих велит прощать нам должников наших, как ….

— Увидимся на коронации, ваше преподобие, — буркнул Теофилакт, намереваясь поскорее закончить приносящую ему боль беседу.

— О, мессер Теофилакт, еще одна просьба! Если я клевещу, то это ничего не изменит, но, если мои слова будут подтверждены, это изменит все! Я прошу вас сей же час оповестить о смерти папы Теодора благороднейшего императора Ламберта. Гонец ждет вашего разрешения. Я прошу вас не чинить ему препятствий, а, напротив, дать ему охрану, ведь мы и вы поступаем исключительно следуя букве закона. Император должен участвовать в папских выборах лично, и, если гонцу не будет оказано сопротивления и гонец не будет излишне милостив к лошадям, у нас есть шанс на то, чтобы император Ламберт успел к выборам папы.

Просьба священника была вполне логически объяснимой. Теофилакт согласился. Все его мысли теперь занимала его Теодора. Он мучительно восстанавливал в памяти все те дни, когда он отсутствовал дома, с каким лицом его жена встречала его возвращения, все ее оброненные слова, все даже самые незначительные жесты. Он вспоминал все разговоры Теодоры с Адальбертом, пытаясь сопоставить, насколько естественно вела себя в эти моменты его супруга. Кто хочет, тот всегда найдет — ослепленный ревностью разум обманутого мужа рисовал ему картины одна другой позорнее, каждая улыбка его жены Адальберту теперь квалифицировалась как страшное подтверждение.

Иоанн с довольным видом наблюдал за происходящим в душе Теофилакта смятением. Ядовитая стрела попала точно в цель, и впервые за последние дни Иоанн почувствовал, что его партия до конца еще не проиграна. Удовлетворенно вздохнув, он приказал слугам двигаться к Ватиканскому холму.

Теофилакт же, оставшись в одиночестве, шептал:

— Дозволь мне Господи сохранить мои силы в ближайшие дни. Я хочу знать, увериться и, если будет на то воля твоя, страшно отомстить!

Спустя три дня, накануне выборов папы римского, глава городской милиции Теофилакт, закончив ранний аристон, тепло попрощался с женой, отправляясь на очередной трудовой день, в котором ему предстояло провести все необходимые мероприятия по обеспечению порядка во время завтрашнего голосования. По всему выходило, что домой Теофилакт вернется за полночь, Теодоре же надлежало остаться при домашнем хозяйстве в трепетном ожидании грядущего обретения титула графини Тускуланской.

Через час после отъезда Теофилакта, ворота греческого дома вновь распахнулись, впуская в себя блестящий паланкин тосканского маркграфа Адальберта. Справедливости ради скажем, что приезд тосканского сеньора не вызвал в прекрасной Теодоре серьезного прилива каких-то романтических чувств — она задолго до этого сделала в отношении Адальберта все необходимые, исчерпывающие выводы, но не желала рвать с ним из-за боязни разрушить так кропотливо сплетаемую вязь карьерной веревочной лестницы.