Владимир Щербак - Журба [Повесть о хорошем человеке]

Стоял январь одна тысяча девятьсот двадцать второго года. На западе России давно взяли Крым и закончилась гражданская война, а здесь, в Приморье, ей не видно было конца, и в глухой зимней тайге замерзал-погибал хороший человек, юный партизан Иван Журба. Скоро его вновь занесет снегом, и снежный буран, как шаман, станет камлать над его телом, завывая дурным голосом, исполняя понятную только ему самому песнь без слов…

О февральской заварушке в Питере спассчане узнали 4 марта. Неодновременно, конечно. Все по-разному узнавали, кто от кого. Ванюшка Журба, например, от своего друга и тезки Ваньки Шкета.

Бабка Евдоха послала внука по воду. Поспорив немного — жалко было отрываться от книжки про Пинкертона, — Ванюшка, недовольно сопя, надел валяные опорки, ватник и рваный треух, водрузил на салазки кадушку и потащился к колодцу в конце улицы.

В то время как он занимался этим скучнейшим делом, его дружок нашел себе более увлекательное занятие. Он слепил трех снеговиков, поставил их в ряд и теперь с гиканьем налетал на них, стараясь пронзить сразу всех трех длинной рейкой. Было несомненно, что Ванька Шкет вообразил себя лихим казаком Козьмой Крючковым, который, как изображали его на картинках, насаживал на свою пику сразу по нескольку кайзеровских солдат.

Увидев поравнявшегося с ним хмурого Ванюшку, Шкет осадил своего «коня». Он явно застыдился, пойманный за детским занятием: хлопцу-то шел пятнадцатый год, и поэтому, отбросив пику и небрежно цвиркнув слюной сквозь зубы, поспешил завести с приятелем «взрослый» разговор:

— Слышь, Вань, а соседа-то твоего турнули…

— Какого соседа?

— Та царя ж, Николку!

— Брешешь!

— Нехай собака брешет, а я забожусь, вот те крест! В Питере революция, царя прогнали! Это я слышал своими ушами на митинге возле церкви. А на станции, говорят, красные флаги висят. Айда туда?

Первым желанием Ванюшки было бросить салазки с кадушкой и бежать во весь дух в Евгеньевку, чтобы самому все хорошенько узнать. Однако здраво рассудил, что и во время революции вода в доме нужна, а бабка Евдоха, которой пора стряпаться, в такие минуты бывает пострашнее станционного жандарма Федотыча. Поэтому он степенно ответил Шкету:

— Вот управлюсь по хозяйству, и сходим. Жди меня здесь.

Весь дальнейший путь до колодца и обратно Ванюшка проделал машинально, все время размышляя об удивительной новости. Это же надо, царя скинули! Интересно, какая теперь жизнь будет? Наверное, лучше, потому что нынешняя хуже некуда. Первым делом, конечно, войну прикончат, и то пора: сколько — неведомо! — убил германец спасских мужиков, в том числе и двух Ванюшкиных дядьев. Отца тоже забрали бы на войну, не будь он калекой: лишился ноги по пьяному делу на железнодорожных путях… Кругом голод, нищета, особенно в городах. Да и в деревнях тоже, вон у деда Сергея за недоимки единственную корову свели со двора. Так что нечего жалеть о Николае Кровавом!

Ванюшка вдруг хмыкнул, вспомнив, как этот дурак Ванька Шкет назвал царя его соседом. Не забыл, поганец, старую детскую дразнилку Журбы. Это была, как говорят, история с географией…

Семья Журбы переехала на Дальний Восток с Украины, с Черниговщины, очень давно, когда еще самого Ванюшки и на свете не было, а его отцу Евдокиму только шесть лет исполнилось. Мыкался-мыкался на батькивщине безлошадный крестьянин Сергей Журба, целиком оправдывающий свою фамилию [2] Журба — печаль ( укр .). , вдобавок ко всем своим несчастьям погорел (целая улица в родном селе сгорела) и решил с отчаянья податься вместе с другими такими же горемыками на край света, или, как тогда говорили украинцы, «на зэлэный клин биля велыкого моря», — в Приморскую область.

Сельцо Спасское, которое они облюбовали для жизни, насчитывало тогда, в восьмидесятых годах девятнадцатого столетия, чуть больше десятка дворов. А основано оно было так. Хохлы, выходцы с Черниговщины, приехали сначала в Барабашеву Леваду, потом, движимые любопытством, стали обходить-обозревать окрестности. Совсем как некрасовские мужички, желавшие узнать, «кому живется весело, вольготно на Руси», бродили по области, расспрашивая местных про здешнее житьишко. В Ханкайской долине они оказались в сплошных болотах и, проплутав несколько дней, уже потеряли всякую надежду выбраться на твердь. Но Бог, видать, еще не окончательно от них отвернулся и послал им как-то под вечер удобную для ночлега сопочку. Первым ее узрел некто Дудко, чье имя она и получила. А в честь своего спасения мужики назвали основанное ими неподалеку сельцо — Спасское. (По другой легенде, село стали строить в августе, во время праздника Спаса, — отсюда и название).

Россией тогда правил Александр III. И был у него сын Николай, по молодости беспутный малый, служивший в гвардии. Цесаревич, будущий царь был, что называется, без царя в голове: с неба звезд не хватал и служил больше Бахусу, нежели Марсу. Вот почему папа отправил свое чадо в морское кругосветное путешествие — подальше от балерин и офицерских кутежей, для проветривания мозгов и познаний в географии.

Из Японии его высочество со свитой прибыли во Владивосток. Там он участвовал в числе прочего в торжественной закладке Уссурийской железной дороги. А пока ее не было, до Хабаровска пришлось добираться на лошадях. Великосветский кортеж из 30 экипажей выехал из Владивостока и весь путь до Спасска — 224 версты — проделал за двое с половиной суток. Свежие четверки и верховые лошади ждали наследника во многих селах по тракту.

В Спасское цесаревич и его свита прибыли в ночь на 24 мая 1891 года. Переночевал он, естественно, в самом богатом доме, а утром Николаю докладывают: так, мол, и так, далее ехать нет никакой возможности, потому что река Одарка вышла из берегов и затопила окрестности на три версты.

— Ну, и что же вы предлагаете? — Николай сидел на кровати в лиловых шелковых кальсонах, зевая и почесываясь. Он явно не выспался.

— Либо ждать спада воды, на что уйдет, по всей видимости, несколько дней, либо…

— Нет, нет, — испуганно забормотал Николай, вспомнив ночную духоту и клопов, которые, как оказалось, не признают разницы между знатью и чернью и пьют голубую кровь с неменьшим удовольствием, чем красную. — Я не желаю здесь более оставаться!

— …либо двигаться по затопленной местности, мобилизовав для этого тягловый скот местных селян, — закончил военный губернатор.

— Распорядитесь, голубчик, и побыстрее!

Вместо лошадей в экипажи впрягли волов, но и этого тягла оказалось недостаточно: колеса по ступицу вязли в грязи. Пришлось мобилизовать и спасских крестьян. Коляска с наследником, подталкиваемая дюжими плечами, медленно поползла на север, к Хабаровску.