Рене Манзор - Апокриф. Давид из Назарета

– Разойдись! – скомандовал он в конце концов.

И каждый снова занялся своим делом. Пилат спустился с трибуны, прошел мимо Макрона и повернулся к крепости, которая словно насмехалась над ним.

– Завтра утром, в это же время, солнце будет светить им в глаза, – сказал он. – Мы воспользуемся этим, чтобы подвести осадные башни к стенам. При условии, разумеется, что эти разбойники не сдадутся до этого момента.

– Они никогда не сдадутся, прокуратор, – уверенно заявил преторианец.

– Вот, значит, как ты думаешь!

Пилат знаком подозвал своего помощника и приказал ему:

– Забери детей у иудейских рабов и отправь этим разбойникам послание на греческом, латинском и арамейском. Напиши им, что мы будем распинать по одному иудейскому ребенку каждые два часа до тех пор, пока Варавва не сдастся.

От такого приказа Луция затошнило, хотя он видел немало примеров римской жестокости. Он повернулся к Макрону в расчете, что тот не согласится с этим, и префект сразу же заметил:

– Это может спровоцировать рабов на бунт, прокуратор.

– Если бы они были способны взбунтоваться, то уже давно сделали бы это.

– А почему бы нам не распять взрослых, пощадив детей?

– Эти дети тоже разбойники, Макрон. Большая часть разбойных нападений в Иерусалиме совершается детьми и женщинами. И твоя реакция испуганной девственницы является лучшим подтверждением эффективности этой меры. Один иудейский ребенок, распятый на кресте у подножия крепостной стены, подействует на них сильнее, чем распятие десяти взрослых. Это даже может спровоцировать мятеж. Подумай немного. Неужели наш император не поступил бы точно так же, чтобы вернуть свою статую?

Макрон поник головой. Он прекрасно знал, что Калигула отличается особой жестокостью, и нисколько не сомневался в одобрении им подобной меры. Противиться плану прокуратора означало бы сейчас противиться самому императору. Будучи искусным политиком, Пилат фактически устранил оппозицию.

– Луций! – снова обратился он к своему помощнику. – Как зовут зодчего, который отвечает за строительные работы?

– Сильвий, прокуратор.

– Разбуди его! Я должен с ним поговорить.

– Он уже на стройке, прокуратор. Он – ранняя пташка. Это вон тот маленький толстяк внизу.

Вся одежда толстяка была заляпана грязью. Было видно по всему, что он трудится не покладая рук. Пилат спустился к нему.

– Мне сказали, что ты – лучший зодчий на этом берегу Иордана, – сказал он, подходя ближе.

Сильвий повернулся лишь на мгновение и продолжил наблюдать за выполнением работ.

– Судя по уровню конкуренции, мои заслуги невелики! Эта бездарь, мой главный строитель, вчера установил пол на одной из осадных башен вверх ногами. В результате тридцать два человека погибло. У него даже не хватило достоинства погибнуть вместе с ними.

Пилат улыбнулся таким остроумным замечаниям.

– Если б только у меня был хоть один старший строитель, достойный этого звания! – вздохнул зодчий.

– Sursum corda [47] Sursum corda – досл .: вознесем сердца, здесь : выше голову ( лат .). , Сильвий! Я привез тебе одного такого из Иерусалима. Он самый лучший. Он удостоен чести работать вместе с тобой. Этот человек реставрировал мой дом, который уже разваливался. Он быстр, энергичен, так что будет тебе хорошим помощником! Эффективность твоей работы утроится. Мне наплевать на то, сколько это будет стоить. Все должно быть готово к штурму завтра утром.

– Завтра утром? – Сильвий удивленно изогнул брови и почесал затылок своими пухленькими пальчиками.

– Завтра утром. Поднимешь осадные башни к стенам крепости, поставишь таран перед воротами, и я заберу тебя с собой в Рим.

Собравшиеся на совет главы кланов сидели у макета крепости Гаризим и слушали, стараясь ничего не упустить, объяснения Лонгина, который подробно рассказывал об осадной стратегии римской армии.

– Они начнут с обстрела своими военными машинами, чтобы разрушить наши укрепления, нанести ощутимый урон живой силе и подорвать наш моральный дух. Есть еще одна цель этого обстрела: прикрывать рабов, достраивающих пандусы под стенами крепости, и тех, кто будет поднимать осадные башни.

– У них так расположены катапульты, что снаряды не долетят до нас, – отметил Досифей.

– Когда нужно повалить стену, необязательно, чтобы снаряды долетали до ее верха, – сказал центурион. – Достаточно разбить основание, и все рухнет.

Предводитель самаритян посмотрел на Варавву, но тот и глазом не повел.

– И вот еще что, – продолжал Лонгин. – Их подкопщики уже роют траншеи под крепостными стенами, чтобы их ослабить. Они насуют туда пропитанных смолой деревяшек и подожгут их, чтобы обрушить основания стен.

– Но где же они, эти подкопщики? – поинтересовался предводитель фарисеев.

– У подножия стен, – ответил центурион, – под передвижными щитами, которые там установлены.

– Так надо поразбивать их! – предложил Рекаб, предводитель сикариев. – У нас здесь есть все, чтобы нанести им ощутимый урон. Следует незамедлительно этим заняться.

– А наши собратья, рабы-иудеи, ты о них подумал? – задал вопрос Эли, предводитель ессеев, которые в конце концов присоединились к восставшим, заботясь об их духовности, и чтобы умерить их излишний пыл.

– А они о нас думают, когда строят для римлян осадные башни и пандусы? – парировал Рекаб.

– Они вынуждены строить эти башни под страхом смерти! – взорвался Эли. – И они не могут себе позволить такой роскоши, как думать!

– Есть другие способы бороться, – заметил Досифей. – Можно использовать другое оружие. Например, воду. Если мы отравим их колодцы, как долго они протянут под нашими стенами?

– Досифей прав, – заметил Варавва. – Половина римских солдат – наемники. Если мы отравим воду в колодцах, а жара не спадет, в стане Пилата вскоре поднимется мятеж. Такое уже бывало в римской армии. Не правда ли, Лонгин?

– Да, такое случалось, – подтвердил центурион, – но в Третьем Галльском – никогда. Там наемников не более четверти, а остальные солдаты – это элита. Этот легион был создан Юлием Цезарем, и сражаться в его составе – особая привилегия.

– Почему бы нам не договориться с Пилатом? – заговорила Саломея, фарисейка-воительница. – Он ведь тебе что-то предлагал, когда вы встречались.

– Отдать ему статую в обмен на наши жизни, – сообщил Варавва.

– О каких переговорах ты говоришь? – возмутился Рекаб.

– Вполне логично! – продолжал Варавва. – Он знает, что вся Палестина пристально следит за ним, не говоря уже о Риме. Если он проявит слабость, его уже никто не будет бояться. А власть Пилата держится на страхе, который он вызывает.

Под сводами храма установилась тишина. Казалось, у предводителей кланов закончились идеи. Давид внимательно слушал все предложения, не принимая участия в обсуждении. Что касается Лонгина, то он тоже предпочитал не настаивать на своем. Поскольку он был римлянином, его предложения могли счесть сомнительными. Но Варавва так не думал.