Кристиан Жак - Сын света

Министр иностранных дел Меба потерял свою обычную сдержанность.

— Позиция, которую занял регент, представляется мне опасной; к Менеласу не следует относиться с пренебрежением. Наша внешняя политика предписывает добрые отношения со многими странами, малыми и большими, чтобы избежать заговоров против Египта.

— Этот грек — обманщик, — объявил Рамзес. — У него плутовской взгляд.

Шестидесятилетний Меба, крепкий и бодрый, с широким уверенным лицом и мягким голосом, снисходительно улыбнулся:

— Дипломатия не строится на впечатлениях. Мы вынуждены вести переговоры с теми, кто порой нам и не нравится.

— Менелас предаст нас, — не унимался Рамзес. — Для него данное слово ничего не значит.

— Вот, пожалуйста, уже начинают осуждать за намерения, — пожаловался Меба. — Юность регента склоняет его выносить поспешные суждения. Менелас — грек, а греки хитрые; может быть, он не сказал всей правды. Нам следует действовать как можно осторожнее, чтобы понять истинную причину их появления.

— Пригласим Менеласа с супругой на ужин, — объявил Сети. — Их поведение подскажет нам, что делать дальше.

Менелас подарил фараону вазы из металла, выполненные с большим мастерством, и составные луки, сделанные из разных пород дерева; это оружие доказало свою действенность в боях с троянцами. Офицеры армии царя Лакедемона носили цветные юбки, украшенные геометрическим орнаментом, и высокую обувь, волнистые пряди их прически иногда спускались до самого пупка.

Легкие запахи нектара доносились от платья Елены, которая скрывала свое лицо под белой вуалью; она расположилась слева от Туйи, в то время как Менелас устроился справа от Сети. Грека поразило строгое лицо фараона. Разговор повел Меба. Вино оазисов расслабило царя Лакедемона; он сожалел о долгих годах, проведенных под стенами Трои, рассказал о своих подвигах, упомянул о своем друге Улиссе, упрекнул в безжалостности богов и похвалил богатства своей страны, где он давно уже не был. Министр иностранных дел, прекрасно говоривший по-гречески, казалось, проникся горестными сетованиями своего гостя.

— Почему вы скрываете свое лицо? — спросила Туйа Елену на ее языке.

— Потому что я, как та бешеная собака, которой все чураются; много героев погибло из-за меня. Когда меня выкрал Парис из Трои, я и не думала, что его необдуманный поступок обернется десятью годами страшной резни. Сто раз я хотела, чтобы меня унес ураган или поглотила кипучая волна. Слишком много несчастий… Слишком много несчастий случилось из-за меня.

— Но разве теперь вы не свободны?

Под белой вуалью — грустная улыбка.

— Менелас не простил меня.

— Время успокоит ваши скорби, потому что вы опять вместе.

— Это еще не все…

Туйа не спешила прерывать горестного молчания Елены: она сама заговорит, если захочет.

— Я ненавижу моего мужа, — призналась красавица с белой кожей.

— Это пройдет.

— Нет, я никогда его не любила; я даже желала, чтобы Троя победила. Великая Царица…

— Да, Елена?

— Позвольте мне остаться здесь как можно дольше; возращение в Лакедемон мне ненавистно.

Из предосторожности Шенар, глава протокола, рассадил Менеласа и Рамзеса подальше друг от друга. Регент оказался рядом с человеком, возраст которого очень трудно было определить: у него было четко выписанное морщинистое лицо с длинной седой бородой; ел он медленно и все, что ел, поливал оливковым маслом.

— Это ключ к здоровью, мой царевич!

— Меня зовут Рамзес.

— А меня Гомер.

— Вы генерал?

— Нет, я поэт. Внешность у меня невзрачная, но зато память блестящая.

— Поэт и рядом с таким солдафоном, как Менелас?

— Ветры нашептали мне, что его корабли направляются в Египет, землю мудрости и писателей; я много путешествовал и теперь хочу остаться здесь доживать свой век и спокойно работать.

— Я выскажусь против того, чтобы Менелас задерживался здесь надолго.

— А кто вы такой?

— Регент.

— Вы довольно молоды… И вы ненавидите греков.

— Я говорил о Менеласе, не о вас. Где вы собираетесь остановиться?

— В каком-нибудь более подходящем месте, чем корабль! Мне там тесно, все вещи приходится держать в трюме, и потом мне не нравится общество матросов. Качка, волны, бури — все это не способствует спокойному размышлению.

— Согласитесь ли вы принять мою помощь?

— А вы говорите на правильном греческом языке.

— Один из моих друзей — дипломат и полиглот; рядом с ним — выучить язык было для меня простой забавой.

— Вы любите поэзию?

— Вы оцените наших великих авторов.

— Если наши вкусы совпадают, думаю, мы сможем хорошо поладить.

Из уст министра иностранных дел Шенар узнал о решении фараона: Менеласу было разрешено остаться на некоторое время в Египте. Пока будут выправляться и ремонтироваться греческие корабли, царь разместится в большом поместье в центре Мемфиса, его солдаты поступят под египетское командование и должны будут соблюдать строжайшую дисциплину.

Старшему сыну фараона предстояло показать столицу Менеласу. В течение нескольких дней, порой мучительных, Шенар пытался втолковать греку азы египетской культуры, но всегда наталкивался на безразличие, граничащее с бестактностью.

Зато величественные монументы поразили Менеласа. При виде храмов он не мог скрыть своего удивления.

— Какие великолепные крепости! Взять их штурмом, думаю, не каждому по зубам.

— Это жилища богов, — пытался объяснить Шенар.

— Богов войны?

— Нет, Птах — покровитель мастеров, тот, кто творит мир словом, а Хатхор — богиня радости и музыки.

— Зачем же им тогда крепости с толстыми стенами?

— Божественная энергия находится в ведении знающих людей, которые стараются поместить ее так, чтобы оградить от мирского; чтобы проникнуть в закрытый храм, нужно быть посвященным в тайны.

— Другими словами, я, царь Лакедемона, сын Зевса и покоритель Трои, я не имею права пересечь порог этих золотых дверей!

— Да, это так… Во время каких-нибудь празднеств, с разрешения фараона вы, вероятно, получите возможность пройти во внутренний двор под открытым небом.

— И какая же тайна мне откроется?

— Великие подношения божеству, которое находится в храме и распространяет свою энергию по всей земле.

— Да что вы!

Шенару пришлось запастись бесконечным терпением; несмотря на то что манеры и речи Менеласа были не слишком утонченны, он почувствовал, что у них есть нечто общее с этим иностранцем с хитрыми глазами. Внутренний голос подсказывал уделить гостю особое внимание, чтобы сблизиться с ним.

Менелас без конца возвращался к тем десяти годам войны, которые закончились взятием Трои. Он оплакивал несчастную участь своих союзников, павших под ударами неприятеля, критиковал поведение Елены и желал, чтобы Гомер, описывая деяния героев, предоставил бы ему хорошее место в том ряду.