Недостреленный [СИ, с илл.]

— Саш, тут меня вчера Розенталь вызывал… поговорить. Всё расспрашивал… тобой интересовался…

У моего нынешнего тела мимические мышцы лица не очень подвижны, поэтому мне в какой-то мере везёт – воспринимаю все с каменной мордой, держу покер-фейс. Так и сейчас, не дернувшись, поворачиваюсь к Паше и отвечаю:

— Ну, я против нашей власти не умышляю, я ж не контра… — а у самого пульс застучал, и в мыслях: "Вот недавно ЧК вспоминал, неужели что-то заподозрили?! Или это от мужа Софьи Александровны тянется?… Да не…. никого из Романовских не арестовывали, и мной бы не стали интересоваться… Тогда что?! Биографию проверяют?"

— Да и всем ясно что ты свой, — не сомневался во мне Павел. — Я так Розенталю и сказал, свой, мол, в доску, рабоче-крестьянский. Башковитый, смелый, чего ещё?

— Ты, Пашка, настоящий друг, — искренне сказал я ему.

— Ну так, ты, да я, да Ванька, вместе под пулями бывали. Если вам не верить, то кому, — отозвался Павел.

Ночью я не сразу уснул, перебирал в уме, на чём меня могут подловить. Выходило, что ни на чём: предъявить мне нечего, с контрреволюцией не связан, "из крестьян", на руки, лицо и почерк можно глянуть. Разве что биография неясная, но пока, вроде, до подробного анкетирования сотрудников не дошло. Если что, буду кивать на контузию и амнезию. Единственным тонким местом, на мой взгляд, являлось знакомство с Романовскими… Лишь бы этот Андрей Георгиевич не вляпался в какой-нибудь заговор…

Наутро мы с Лизой вышли как и всегда, вместе. Солнце уже взошло, и воздух пах весенней сыростью. Спешили редкие прохожие, прогрохотала по неровной улице проехавшая телега. Пару раз я подхватывал стоящую перед большой лужей Лизу и так, поддерживая её под попой в вертикальном положении, переносил на другую сторону, а она румянилась смущенной улыбкой и шептала: "Люди же смотрят…"

С утра был краткий разбор дел, после которого Розенталь посмотрел на меня и махнул головой в сторону кабинета:

— Кузнецов, зайди-ка ко мне.

"Вот сейчас и узнаю, что за вопросы", — подумал я.

В кабинете комиссар плотно закрыл за мной дверь и сел за свой стол:

— Садись, Кузнецов.

Я присел за стол с потёртым зелёным сукном на один из старых гостевых стульев в кабинете, где мы иногда сиживали, обсуждая сложные дела.

— Тут мне наше из нашей районной ЧК звонили, товарищ Петерсонс, — продолжил Розенталь. Я, не дрогнув ни мускулом на лице, внимательно посмотрел на него. "Всё-таки ЧК… — начал волноваться я. — Что они могли на меня нарыть?"

— Так вот, всё, что ты узнаешь, не должно попасть никому постороннему. Это является нашей революционной тайной, со всякими суровыми последствиями. Понял, Кузнецов? — строго посмотрел на меня Розенталь.

— Понял. Никому не говорить, — невозмутимо кивнул я, а сам, успокоившись, подумал: "Значит, не обо мне речь".

— Отправляйся в нашу ЧК по вот этому адресу… — Розенталь назвал улицу и дом. — Скажешь там, нужен товарищ Петерсонс. Поступишь временно в его распоряжение, на несколько дней. Из нашей уголовно-розыскной милиции можешь еще кого-то встретить – об этом не болтать. Всё вам скажут на месте. Ясно?

— Ясно, товарищ Розенталь, — ответил я. — Вопрос есть.

— Задавай.

— Если здесь спросят, там ребята из группы, куда я пропал, чем объяснять? — поинтересовался я.

— Скажешь, на разработку одного дела направили. Без подробностей. Всё у тебя?

— Всё, — быстро подумав, ответил я. — Могу идти?

— Сейчас тебе документ выпишу, — Розенталь набросал несколько слов на четвертинке листа, подписался и вручил мне. — Иди. Как товарищ Петерсонс вас всех отпустит, так вернётесь, — комиссар милиции поднялся из-за стола.

— Понял, — я тоже встал и вышел из кабинета.

Пошел в канцелярский отдел, открыл дверь и заглянул внутрь. Лиза подняла голову от работы, увидела меня, улыбнулась. У меня тоже почему-то потеплело на душе. Глазами попросил её выйти ко мне в коридор:

— Лиз, меня Розенталь направил на одно задание, могу задержаться. Не знаю, как вырвусь. Если ночевать не приду, не волнуйся…

— Хорошо, постараюсь… — встревоженно посмотрела на меня девушка. — Всё равно буду переживать… Сашенька, это не опасно?

— Я буду осторожным, ты же знаешь, — ободряюще улыбнулся я. — Да и задание не тяжелое. Рассказать не могу, ты же понимаешь?… — сделал я очень важное лицо.

— Да, да, понимаю, — покивала Лиза и прыснула от смеха.

— Ну вот. Всё будет хорошо, — обнял я девушку и коснулся губами её виска. — Ты самая красивая…

Лиза молчала и счастливо улыбалась мне в ответ.

— Ну, мне пора. До скорой встречи! — я отошел на шаг, не отрывая от неё взгляда, потом развернулся и пошёл к выходу. У двери наружу я развернулся, Лиза еще стояла и смотрела мне вслед, и я, задержавшись на пару секунд, снял папаху, поднял её и помахал. Лиза несмело покачала ладошкой в ответ…

После переезда всех центральных советских учреждений в Москву ВЧК тоже переехала в новую столицу. При этом по всему городу оставалось еще деление местных чрезвычайных комиссий по районам, и они, кажется, будут работать параллельно с ВЧК еще больше года. Наш район назвался просто и незамысловато – Городской. Он занимал весь центр Москвы к северу от кремлевской набережной, всё Бульварное кольцо вплоть до Садового. Улицу, где находится ЧК Городского района, я знал, и дом с нужным номером отыскал быстро.

Сразу за двустворчатыми входными дверями районного логова кровавой гебни стоял усатый часовой невысокого роста, в черном пальто и кепке. Рукой с въевшимися в кожу маслом и сажей он держал стоящую у ноги винтовку с примкнутым штыком, и острие штыка возвышалось над его широкой кепкой. Зачем в таком узком проходе часовой с винтовкой да еще со штыком, я не понял, винтовка здесь могла пригодиться только в качестве шлагбаума.

— К кому идёте? — спросил рабочий с неожиданным для его роста басом.

— Мне нужен товарищ Петерсонс, — сказал я. — Вот направление от товарища Розенталя, — я протянул часовому бумагу от комиссара милиции.

— Товарищ Синцов, тута товарищ из милиции к товарищу Петерсонсу, — крикнул часовой в сторону. Из боковой дверки в помещение, бывшее раньше чуланом, а ныне служившее караулкой, выглянул коренастый матрос. Он по-морскому, широко расставляя ноги, подошел к нам, прочел документ, вернул его мне и мотнул головой:

— Ну пошли, что ли, покажу.

Мы поднялись по лестнице на второй этаж и немного прошли по коридору. Остановившись у одной из дверей, матрос постучал, приоткрыл дверь, сунул голову внутрь и сказал:

— Товарищ Петерсонс, тут ещё товарищ из милиции.

— Пусть заходит, — раздался голос из кабинета.

Матрос посторонился, пропуская меня в помещение и закрывая за мной дверь. У дальней стены стоял уже привычный мне в этом времени канцелярский стол с зеленым сукном, за ним сидел Петерсонс, запомнившийся мне в день ограбления Софьи Александровны. На стульях вдоль стен сидели больше двух десятков человек, среди которых я увидел и три лица, знакомых по уголовно-розыскной милиции.