Виктор Душнев - Ангелы плачут над Русью

Едкий дым лез в нос и глаза, когда они подъехали к своей деревне.

— Пожгли, сволочи! — завопил Тяпка, врываясь на пепелище. — Кезинер!

Тишина оглушила, зловещая тишина. Жар и дым обдавали всадников, да лёгкое потрескивание горящего дерева чуть нарушало эту глухую, жуткую тишину.

— Кезинер! — снова закричал Тяпка. — Ты где?

— Перестань орать! — одёрнул брата Рус. — Может, тут засада.

— Плевать! — грубо оттолкнул его атаман. — Где?! Какая засада?! Маркел! Паскуда! Если ты здесь, вылезай, падаль болотная! Кезинер!..

— Вон он! — воскликнул Рус. — Распятый!..

Все оглянулись и увидели ужасную картину. У подножья толстой берёзы лежали бездыханные тела их новых молодых товарищей. К берёзе же была прибита перекладина, и на этом жутком кресте ещё шевелился Кезинер. Руки его были пригвождены к перекладине, а ступни к стволу дерева. Голова обвисла, из-под гвоздей сочилась кровь.

— Снимайте! — закричал князь. — Вроде ещё живой!

Кезинера осторожно сняли, предварительно вытащив гвозди из рук и ног, и положили на землю. Лицо его было восковым.

— Можно спасти, — посмотрел на страдальца Порфирий Пантелеевич и повернулся к своим людям: — Семён, сделай что-нибудь.

Знахарь приложил ухо к груди Кезинера, потом стал ощупывать его, давить и растирать грудь, массируя сердце. Потом он достал мазь и начал втирать её в кожу, время от времени снова слушая сердце и что-то бормоча.

— А ну-ка разойдитесь! — скомандовал наконец он. — Воздуху дайте!

— Жить-то будет? — спросил Тяпка.

— Может, и :будет, — буркнул Семён.

— Если Сёмка взялся — поднимет, — заверил Порфирий Пантелеевич. — Но не пойму я: с чего вы по этому татарину убиваетесь?

Тяпка вспыхнул:

— Да, Кезинер — татарин! Но он крещёный татарин. И он бывал с нами в таких переделках, что тебе и не снились, и ни разу не струсил, не предал, в бою затылка не показал! Он для нас родным, кровным братом стал, понял?

— Да понял, понял, — проворчал Порфирий Пантелеевич. — Однако понял я и то, что тут побывал ваш лютый враг. И он, думаю, на этом не остановится.

— Маркел Буня с баскаком Вагизом были тута, — вздохнул Тяпка. — Они князя Даниила ищут. Вот, почти нашли...

— Уходить надо, — заявил Рус.

— Никуда уходить не надо, — возразил князь. — Они на наживку клюнули. Раз уже сюда пришли, придут и другой, а мы их встретим.

— Не надо их здесь встречать! — замотал головой Тяпка. — Здесь земля князя Афанасия Елецкого, и их гибель в этом месте навлечёт гнев Ногая на всё княжество. Рус прав, отсюда надо уходить, и немедля. Кезинер, видать, им ничего не сказал, иначе нас бы тут поджидали. Надо найти местечко поукромнее и оттуда дразнить Вагиза, в степь выманывать. А Маркела можно и в Ельце прибить. Маркел не татарин, за него с князя Афанасия спросу не будет.

— Но сперва надо брата моего вызволить! — вскинулся Конь. — Он у Маркела в темнице сидит.

— Откудова знаешь? — недоверчиво нахмурился Тяпка. — Может, давно уже у какого-нибудь фрязина на галерах вёслами наворачивает?

— Мы на Волге поймали татарина, который знает о погроме в Керженце, — пояснил Порфирий Пантелеевич. — Он и навёл нас на Елец и на Маркела.

— Ну, это дело нехитрое, — кивнул Тяпка. — Нам самим Маркел как кость в горле. Хуже Рвача стал, совсем обнаглел. Мы и брата твоего вызволим, и заодно Маркела прибьём. А пока уходить надо. Что там с Кезинером-то?

Семён продолжал колдовать над пострадавшим. Он уже привёл его в чувство и сейчас обрабатывал раны на руках и ногах.

Кезинер тяжело дышал, глаза были закрыты, но лицо порозовело.

— Ну? — наклонился к знахарю Тяпка.

— Тяжёлый, — вздохнул Семён, — но должон выжить. Телом силён, да и духом тоже.

— А двигать-то его можно? Уходить нам отсюда надо.

— Сделайте мягкие носилки и осторожно несите. А далеко?

— На Красивую Мечу пойдём? — глянул на брата Рус.

— Это близко, — подал голос князь Даниил. — В устье Становой Рясы идти надо, там лес дремучей, там Воронеж. Татары туда не суются.

— Пожалуй, — согласился Тяпка. — Пока от Вагиза подальше, и оттуда потом на татар легче ходить будет. Там и Ахмата можно перехватить, и Вагиза прищучить. Готовьтесь, друзья, парней похороним и двинемся. Небось к утру Маркел с татарами опять припожалуют, а нам ни убивать их тут нельзя, ни самим даваться им в руки резона нету. Веди нас, князь, куда пожелаешь.

Даниил кивнул и принялся отдавать последние распоряжения.

Лесным людям не привыкать менять места обитания. За годы существования шайки под водительством атамана Кунама, а затем и Тяпки, разбойники сменили много их в пойме Дона и Воронежа. И вот — очередное переселение, туда, где они раньше не бывали, в устье Становой Рясы. И правда, не зря выбрал это место князь Даниил. От Ельца подальше, к степи поближе. Не сказать, чтобы липецкое пепелище рядом, но всё же по Воронежу можно быстро до него добраться. И сама река, любимая река Даниила, всё время напоминала ему о счастливой молодости и словно давала надежду на возрождение своего родового княжества.

А Елец... Ну что Елец? Не по душе Даниилу этот город, и местность поймы Сосны и Воргола наводила на него тоску и уныние. И было больно, что его малолетний сын, наследник вдруг оказался не липецким, а елецким князем. Но пока выбора нет: Липец разрушен...

С лёгкой душой покидал князь Даниил берега Дона, без сожаления и даже с какой-то злостью бросил прощальный взгляд на устье Сосны. Не трогали его душу краски купающейся в водах Дона ярколикой луны. Он уходил отсюда навсегда...

Было уже за полночь, когда шайка... да нет, не шайка, а дружина малая князя Даниила отошла далеко от Дона. Миновали лесной массив, углубились в неширокую степную полоску Дубны, затем снова лес, многочисленные перелески и беспрерывная дорога, а точнее, лесное, степное и межлесное бездорожье.

А когда-то были тут дороги, по которым хаживали и езживали липецкие русичи. Особо интересовала в этих краях мастеровых из Онуза руда железная. Дымарь со своими подручными копали эту руду, возили в город, плавили, отделяли железо и ковали всякую всячину и для смерда-землепашца, и для воина-дружинника. Езживал сюда за рудою и Шумах, и другие мастера из Онуза и Липеца. Иные прибывали на жительство аж из самого Киева и на новых изделиях ставили прежнее своё клеймо, киевское. Жили тут люди, работали, торговали... И вот всё запустело. Заросли все стёжки-дорожки...

Из-за Кезинера двигались медленно. Осторожный, чуткий Рус, как всегда, сзади, следит за тем, чтоб никто не застал их врасплох. А князь Даниил впереди. Он и вёл остальных. Когда-то в молодости, ещё до Ахматова погрома, когда баскаком был Содном, они с дядей князем Святославом, Содномом и отцом князем Александром и малой дружиной ездили в эти места охотиться. Добывали зверя, радовались жизни и просто так бродили по этим тропам, лесам и перелескам. Весело, легко тогда было, и казалось, что жизнь бесконечна... Но вот — обрыв, обвал, горе-горькое, слёзы, и теперь они сами, будто и не у себя дома, крадутся, как звери, с оглядкой и звериными тропами...