Виктор Душнев - Ангелы плачут над Русью

Ефим испуганно юркнул за дверь. Хотя уже всей округе было известно, кто убил князя Святослава Липецкого, Олег Воргольский всё ещё думал, что это тайна.

Он подозвал лекаря Ермолая, что-то шепнул ему на ухо, потом, показав пальцем на Демьяна, произнёс:

— Этого, как очнётся, казним на лобном месте. А пока бросьте его в темницу и не спускайте глаз. Ермолай присмотрит за ним.

— Ермолай лекарь, а не воин, давай я покараулю! — снова высунулся откуда-то Ефим.

— Доверил мужик волку сторожить овец! — усмехнулся князь и — Ермолаю: — Ефимку на полёт стрелы к полоняннику не подпускать! Шумахова надо вылечить и казнить прилюдно, понял?

— Дёмка пропал! — доложил князю Василий Шумахов.

— Убили? — вскинулся Александр.

— Кажись, пока только в полон взяли, — помрачнел Василий. — Мы вышедших из Воргола смердов тамошних спрашивали. Они сказали, что полуживого в темницу бросили и что казнь страшная над ним готовится.

— Когда казнь?

— А кто знает? — Василий помолчал. Потом пробежал умоляющим взглядом по лицам воевод, бояр, дружинников и остановил его на Севастьяне Хитрых. — Что делать будем, Севастьянушка?

Хитрых тяжело вздохнул:

— Надо подумать... — И подморгнул князю Александру: мол, не при всех же.

Александр намёк понял и велел всем, кроме Василия Шумахова и Семёна Андреевича, выйти.

— Ну, что скажешь, Севастьян Калистратыч? Вишь, беда за бедой! Жена погибла, невестку хоронить надо, Даниил почти всё время без памяти лежит, а тут Дёмка задал нам головоломку. Так что делать?

— Что делать?.. — почесал затылок Хитрых. — А проникнуть в воргольский детинец.

— И кто проникнет?

— Да кто ж, окромя меня?

— Так тебя сразу схватят и замучают! — удивился князь.

— Ну, они ещё вроде не знают о моём к вам переходе, — спокойно ответил Севастьян. — Да и где наша не пропадала! — махнул рукой. — Город мне знаком, там живут мои родичи, друзья. Они наверняка помогут. Главное — как незаметно в Воргол прошмыгнуть?

— А ночью, Севушка, ночью, — посоветовал боярин.

— Верно, Семён Андреевич, сегодня ночью и пойду. Может, удастся уговорить кого из братьев освободить Демьяна и уйти в нашу дружину. С собой я возьму тебя, Василий, — посмотрел на старшего Шумахова, — Ломова и Андрюху Кавыршу.

— Действуй, — кивнул князь. — Собирайтесь, а я пойду. Сноха в гробу лежит, надо отдать ей последние почести...

Ночь уже дышала морозом, предвещая скорую зиму. Ясный месяц касался яркими, но холодными лучами спин подкрадывающихся к стенам Воргола лазутчиков.

— Где тут легче забраться? — шепнул Василий.

— Не где легче надо искать, а где незаметнее, — возразил Хитрых. — Со стороны реки попробуем.

— Да там же крутизна смотри какая, — указал пальцем на приречную сторону города Евтей.

— Ну и что ж, что крутизна, — пожал плечами Севастьян. — Зато там охрана слабая. Да и верёвка на что?

— Кого с собой возьмёшь для подмоги? — спросил Василий.

Севастьян покачал головой:

— От второго там не подмога будет, а только горе. Я один незаметно проскользну, а двое вряд ли.

— Ладно, — кивнул Василий. — Мне что? Мне лишь бы Дёмку вызволить.

Вскоре лазутчики прокрались вдоль берега Воргола к самой высокой стене кремника, которая, по словам Севастьяна, почти никогда не охранялась.

— Если всё получится, — шепнул Хитрых, — то к утру я здесь же к вам и спущусь. А коли меня схватят, то уходите, вы ничем не поможете. Поняли?

— Понял-понял, Севушка, — мягко и даже как-то заискивающе проговорил Василий Шумахов. Мысль о возможной гибели сына надломила этого сурового воина.

А тем временем отменный арканщик, не хуже любого из татар, Андрей Кавырша ловко накинул петлю верёвки на резной выступ деревянной стены детинца.

— Ну, Севушка, с Богом, — перекрестил Хитрых и сам перекрестился Василий Шумахов.

— Ни пуха ни пера тебе, — добавил Ломов.

Севастьян поплевал на руки и, подпрыгнув, начал подниматься на стену. Он быстро забрался наверх и скрылся в темноте.

Вокруг стояла гробовая тишина, которая лишь иногда нарушалась пением сверчка да плесканьем в воде речных обитателей. Троица липчан, прижавшись к стене и затаив дыхание, стала ожидать возвращения Севастьяна, а тот, спустившись вовнутрь детинца, начал в темноте пробираться по безмолвному городу к дому своего старшего брата Козьмы. А уцелел ли после нашествия Ахматовой рати дом брата, и жив ли сам Козьма?

Место Севастьян нашёл, но избу не угадал. Вместо старой стояла новая, из свежих брёвен. Она была и выше прежней, и развёрнута в другую сторону.

— Господи, — прошептал Севастьян, — а вдруг и не Козьма тут живёт? А, ладно, коли что — притворюсь пьяным: мол, заблудился...

Севастьян легонько постучал в окно. Внутри избы послышался шорох, сонное бормотанье и ругань хозяина.

— Кого несёт нечистая в такую темень! — открылась половинка створчатого окна.

— Козя, это я, Сева, только тише! — угадав голос брата, прошептал Севастьян. — Впусти меня...

— Се-е-ва?! — изумлённо протянул Козьма. — Откудова?.. Щас открою!

Севастьян успел только услышать возглас жены брата: «Козя, кто там?», как щёлкнули засовы и дверь распахнулась настежь. В сенях братья крепко обнялись.

— Севушка, родной! — воскликнул Козьма. — А мы считали тебя погибшим!

— Жив я, Козя, жив, — отвечал Севастьян, похлопывая брата по спине. — Ну хватит, хватит! Идём в хату, там всё расскажу.

В избе испуганная жена Козьмы уже успела зажечь лучину. Увидев деверя, оторопело всхлипнула и шмыгнула в бертьяницу [1] Бертьяница — кладовая. за продуктами — готовить угощенье. Севастьян пробормотал:

— Позанавесь-ка окошки, брат. Нежелательно, чтобы меня увидали в Ворголе посторонние.

Козьма испуганно заморгал и стал суетливо затягивать окна занавесками. Потом братья сели за стол.

— Что случилось? Ты где был? — прошептал Козьма. Помолчав, сообщил нерадостные новости: — Отца нашего татары зарезали. А мать, когда прошёл слух, что ты сгинул в татарской неволе, слегла и боле не встала, померла. А ты неужто из полона убёг?

Вернулась жена Козьмы Прасковья и начала накрывать на стол. Потом снова вышла, и Севастьян шепнул:

— Ни в каком полоне я не был... У Святослава Липецкого служил, а сейчас у князя Александра в воеводах...

— Што-о-о? — удивился Козьма.

— Да тише ты! — испуганно закрыл ему рот ладонью Севастьян.

Опять появилась Прасковья, и братья замолчали. Она поставила на стол еду и вышла. Севастьян посмотрел ей вслед.

— Тихо, беду накличешь. Да, я служил князю Святославу Липецкому, а когда его убили подручные Олега Воргольского, — а может, он и сам принимал в этом участие, — власть в княжестве Липецком перешла к князю Александру. Вот ему сейчас и служу.