Геннадий Левицкий - Сокровище тамплиеров. Мечта конкистадора

Два испанца повалили второго по значимости пленника наземь, оголили спину и принялись поочередно хлестать плетьми. Скоро вся его спина превратилась в кровавое месиво. Брызги крови летели на туземцев, таскавших золотые чаши и прочие драгоценности в назначенную комнату. На лицах носильщиков был священный ужас: первые лица, дети богов, теперь находились в униженном состоянии, на положении рабов.

Только Атауальпа не был подвержен всеобщему ужасу, он устал притворяться. Было видно, что он совершенно не испытывал жалости к избиваемому брату; Единственный Инка лишь надменно произносил скупые слова благодарности тем, кто приносил драгоценный груз.

Едва живой Уаскар начал бормотать некие слова. Писарро заметил сразу, как исказилось от ужаса лицо Атауальпы. Он вырвал занесенную для удара плеть и обратился к толмачу:

– Что он сказал!

Толмач склонился над братом земного бога и слушал его бормотание. Атауальпа тоже произнес несколько слов в угрожающем тоне. Писарро к ужасу находившихся здесь индейцев стегнул плетью Единственного Инку и, поскольку его брат что-то еще шептал, продолжил ожидание. Наконец, Уаскар прервал речь и впал в забытье.

– Переводи! – конкистадор обратился к толмачу. – Или тебя сейчас же порубят на куски, а потом сожгут на костре.

Угроза подействовала.

– Он сказал, – в страхе залепетал образованный туземец, – что заполнит эту комнату не до проведенной на стене линии, а до самого потолка, ибо не знает, где спрятаны несметные сокровища, собранные его отцом и его предшественниками, тогда как Атауальпа этого не знает и потому может только лишить храмы их украшений.

– А что эта змея прошипела? – Писарро кивнул в сторону побитого Единственного Инки.

– Он велел мне и Уаскару молчать.

– Повелевать здесь могу только я! – Писарро со злостью нанес еще один удар по дрожащему телу Атауальпы.

– Пусть этого отнесут в комнату, – кивнул Писарро в сторону лежавшего без чувств Уаскара. – Приведите лучших туземных колдуний: мне надо, чтобы к завтрашнему утру он очнулся и начал говорить.

Утром Писарро сообщили, что брат Единственного Инки умер. Испанцы почувствовали себя ограбленными, былой радости не доставляли даже заполнявшиеся серебром и золотом комнаты.

– Проклятье!!! Его отравили ведьмы! Перебейте их! – метал громы и молнии Писарро.

– Подожди, Франсиско! – промолвил молодой, но рассудительный Эрнандо де Сото. – Женщины не причастны к его смерти. У несчастного сломана шея, голова прям откручена. Чувствуется, здесь постаралась рука сильного мужчины. А эти знахарки помогают нашим раненым и больным воинам.

– Хорошо. Пусть живут ведьмы. Я знаю, кто виновен в смерти того, кто обещал сделать нас самыми богатыми людьми на земле. Неважно, кто убил, но я знаю, кто послал руку, свернувшую шею нашей курице, обещавшей нести золотые яйца. Он жестоко заплатит за свой поступок.

Писарро обрел спокойствие, как только произнес свою угрозу; умудренный годами военачальник иногда поддавался гневу, но никогда не оставался долго во власти этого чувства.

– Смерть – вещь естественная, все когда-то умирают, – утешал он через несколько минут Атауальпу, изо всех сил выражавшего притворную скорбь по брату.

Мести конкистадора еще не настало время, но он сделал все, чтобы его приблизить. Писарро отправил бесстрашного Эрнандо де Сото с небольшим отрядом в Куско, чтобы тот освободил от золота главное святилище инков – храм Солнца. Испанцам довелось приложить немало усилий, чтобы не сойти с ума от увиденного: «все двери храма были покрыты пластинами из золота, а стены здания были обиты снаружи золотой полосой, в три фута шириной, которая шла вокруг всего храма», – рассказывает испанская хроника. Внутри, разумеется, вожделенного металла находилось гораздо больше, чем снаружи. Огромный золотой диск в верхней части храма – символ Солнца – не светил испанцам, но ослеплял их, золотые сосуды, маски, жезлы и прочая утварь здесь были повсюду. Среди прочего испанцы, по свидетельству Кристобаля де Мены, «обнаружили золотой трон, на котором (инки) совершали свои жертвоприношения. Этот трон был настолько большим, что весил девятнадцать тысяч песо и на нем могли улечься сразу два человека». Испанцы использовали золото весьма необычно, как не смогли бы себе позволить князья и короли. По словам того же автора, брат командира «сеньор Эрнандо Писарро приказал индейцам изготовить золотые и серебряные подковы и гвозди». Впрочем, речь могла идти не о простом бахвальстве, а нужде, индейцам было неведомо железо.

В лагерь Писарро Эрнандо де Сото вернулся во главе колонны из ста девяноста индейцев, нагруженных золотом. Серебряных изделий в этом обозе было немного, так как касик, выделивший носильщиков, сетовал, что не хватает крепких людей, чтобы доставить даже золото.

И вот, наконец, требуемый выкуп собран; хотя индейцы и не управились в срок, но объем добычи небольшого испанского отряда потрясает воображение и через столетия: около шести тонн золота и вдвое больше серебра. Такой добычи не привозили из походов даже самые известные мировые грабители: Александр Македонский и Гай Юлий Цезарь.

Настала пора думать: как поступить с Единственным Инкой. Решение подсказали его сторонники-индейцы, которые целыми тучами начали бродить вокруг Кахамарки. Окрестные земледельцы жаловались Писарро, что нежданные гости съели все запасы маиса и прочих продуктов. С другой стороны, положение испанцев укреплялось, и они могли действовать смелее и решительнее. В начале 1533 г. к Писарро прибыл старый боевой товарищ – Диего де Альмагро, а с ним сто пятьдесят солдат и восемьдесят четыре лошади.

Отложенная месть Франсиско Писарро неумолимо вступала в пору зрелости, и она принимала форму законного наказания. И вот Атауальпе, нетерпеливо ожидавшему освобождения (либо от испанцев, которые должны исполнить обещание; либо от своих сторонников, которые надеялись отбить силой повелителя), объявили приговор.

Атауальпу обвинили в узурпации власти и убийстве законного правителя, по сути дела, последнее явилось страшнейшим преступлением – братоубийством. Следующие пункты – многоженство и поклонение идолам – также требовали самого сурового наказания. Знатный пленник был приговорен к сожжению на костре.

В тот же день на площади Кахамарки установили столб, который со всех сторон обложили дровами. Вечером, уже при свете факелов, Единственного Инку привели к месту казни. И тут Атауальпа закричал:

– Стойте! Я хочу принять веру белых людей! Позовите Тоноака!

Казнь остановили, ацтека нигде не нашли, а вместо него к осужденному приблизился монах. Атауальпа продлил свою жизнь еще на час, в течение которого его крестили, нарекли именем Хуана, а затем монах исповедовал нового христианина. Как милость, приговоренному было разрешено последнее желание. Он попросил заменить сожжение на костре любым другим видом казни. Дело в том, что сожжение считалось самой страшной смертью у инков, ибо уничтоженное огнем тело не могло возродиться в новой жизни.