Геннадий Левицкий - Сокровище тамплиеров. Мечта конкистадора

Вельможа сполз на пол и принялся бродить по комнате. Ноги скоро отказались носить его тощее тело. Бесцельное движение не смогло унять воспаленный мозг, и отчаявшийся Гийом де Ногаре принялся ползать по комнате. Когда и на эти действия не осталось сил, он просто катался по полу, переворачиваясь то на спину, то на один бок, то на другой.

Желанное забытье наступило внезапно, но почти одновременно с ним пришел жуткий кошмар. Он оказался в пустыне. Солнце палило нещадно, лежа на холодном каменном полу, советник покрылся испариной, а затем с его тела ручьями полился пот. Губы жалобно просили: «Пить… пить…» Никто не откликнулся на его просьбу… в комнате. А в пустыне перед глазами Гийома де Ногаре возникла белая одежда с красным крестом.

Одежда начала поворачиваться, и советник понимал, что сейчас он увидит лицо единственного человека, с которым он оказался среди бескрайнего песка и все сжигающего солнца – и только этот человек может его спасти. В следующий миг он с ужасом увидел, что плащ надет на Жака де Моле. Великий магистр был невероятно огромных размеров. Рыцарь Храма пошел навстречу изнывавшему от жары Гийому де Ногаре; меч, который мерно покачивался на поясе храмовника, по мере приближения вырастал до размеров корабельной мачты. Королевский советник в страхе побежал в противоположную сторону от наступавшего тамплиера, но и там избавления не нашел.

Впереди, к ужасу Гийома де Ногаре, полыхало пламя. Стена сплошного огня вырастала из земли и поднималась до неба. Черные клубы дыма закрыли солнце, на землю в полдень опустились сумерки.

Сзади неумолимо надвигался гигантский Жак де Моле. Советник решил, что погибнуть от меча предпочтительнее, однако ноги отказались подчиняться голове и упорно несли его навстречу ужасной смерти. Он чувствовал дыхание жара, которое усиливалось с каждым шагом, но ничего изменить не мог. Вот уже задымились волосы на руках, на коже выступили волдыри, боль стала нестерпимой. Гийом де Ногаре почувствовал недостаток воздуха; он сделал глубокий вдох. Однако не желанный воздух достиг его легких, а все тот же обжигающий жар. И вельможа почувствовал, как запылали в огне его внутренние органы…

Утром второго по значимости в королевства человека нашли лежащим на полу. Все члены Гийома де Ногаре были неестественно скрючены. Слуги убедились, что советник не подавал ни малейших признаков жизни. И только один орган продолжал жить – его глаза. В них полыхал ужасный огонь – тот, что видел в свои последние мгновения человек, посвятивший жизнь мести. Слуги упорно пытались закрыть глаза почившего хозяина, но застывший в них дикий ужас делал усилия людей напрасными. После множества бесплодных попыток на выпученные глазные яблоки Гийома де Ногаре были положены две серебряные монеты.

Жак де Моле пережил своего главного врага.

Уполномоченные Святого престола прекратили свое разбирательство по ордену Храма 26 мая 1311 г. Решение по нему принималось слишком долго, и все это время в тюрьмах умирали тамплиеры. Наконец, 22 марта 1312 г. Климент V издал буллу, в которой сообщалось о роспуске ордена Храма. Длившееся несколько лет судебное разбирательство отнюдь не легло в основу буллы: «…не без горечи и сердечной скорби, – пишет Великий понтифик, – не по судебному решению, а по апостолическому смотрению и решению».

Так, после двухсот лет существования, не стало могущественного ордена. Но остались люди, они продолжали томиться в тюрьмах и ждать решения своей судьбы. Несчастные уже думали, что о них позабыли, как 6 мая 1312 г., наконец, вышла новая булла Климента V. Согласно ей, братьев несуществующего ордена разделили на две категории. Те храмовники, что были признаны невиновными, а также те, что раскаялись в своих преступлениях и получили прощение церкви, остаток жизни могли провести в монастырях, так как монашеские обеты, данные ими при вступлении в орден, сохранили свою силу. Тех же, кто не раскаялся или отказался от своих начальных показаний, ждало судебное разбирательство и суровое наказание.

Четверых главных руководителей ордена должен был судить Великий понтифик. Опять же годы им пришлось ждать приговора; в разбирательстве с орденом все действия производились с величайшей неторопливостью, словно для того, чтобы мир позабыл предыдущее действие и вообще позабыл о храмовниках. Только 18 марта 1314 г. в Париж прибыли три кардинала – посланцы Великого понтифика. В присутствии архиепископа Филиппа де Мариньи должно было произойти оглашение дальнейшей судьбы Жака де Моле – Великого магистра ордена Храма, Жоффруа де Шарне – командора Нормандии, Гуго де Пейро – генерального смотрителя ордена, и Жоффруа де Гонневиля – командора Аквитании и Пуату.

Четыре старых измученных человека покорно встали перед посланниками Климента V. Этот суд никого не собирался оправдывать, но мог сохранить жизни в обмен на раскаяние в преступлениях. Уничтожив волю, перемолов остатки того, что отличает человека от раба, он мог оставить жалкую ничтожную жизнь. Оставить способность дышать, принимать пищу – в общем, делать то, что ежедневно совершает домашнее животное. У дикого собрата коровы или овцы оставалась еще свобода, но на нее руководители тамплиеров рассчитывать не могли. Решение давно вынесено: четверо высших сановников ордена были обречены на пожизненное заточение. Осталось только услышать от узников унизительное признание вины и зачитать приговор.

Кардиналы любезно предоставили право тамплиерам решать, в какой последовательности они будут каяться в своих грехах. Руководители ордена некоторое время напряженно молчали в полной тишине. Наконец, не выдержал Гуго де Пейро; тоскливым тихим голосом он повторил выбитые палачами ужаснейшие признания, тут же раскаялся в своих грехах, попросил прощения у Господа и людей. Следующим «признался» в ереси Жоффруа де Гонневиль.

Кардиналы сочли дело решенным и, мало обращая внимание на поливавших себя грязью тамплиеров, переговаривались между собой об отвлеченных вещах.

Третьим взял слово Великий магистр:

– Я виновен, и вина моя безмерна, – твердым голосом, чувствуя на себе удовлетворенные взгляды инквизиторов, начал речь Жак де Моле. – Я бесконечно виновен в том, что оклеветал и предал орден Храма. Я виновен в том, что позволил поселиться страху в моей душе, и повторил ужасную клевету, которую желали услышать от меня палачи ордена.

Магистр прервал свой монолог; вокруг тамплиера встало такое царство тишины, что было слышно, как легкий ветерок шевелит листву ближайших деревьев.

– Ты желаешь сказать, Жак де Моле, что при вступлении в орден братья не отрекались от Христа, что ты не плевал в сторону Святого Распятия? – удивился кардинал Никола де Фреовиль.