Владимир Москалев - Мудрый король

Папа . Остался Филипп, король Франции, и, поскольку он нам не враг, то, стало быть, друг.

Конечно, папа не упускал случая вмешаться в политику французского монарха, направить его действия, сообразовываясь с позициями Церкви, дать совет, но Филипп всегда тактично уклонялся от такой заботы.

Большое значение король придавал коммунам. Те, кто был до него, не понимали пользы от этого для королевской власти. Филипп увидел в коммунах важного союзника, у которого общие с ним враги – знать и духовенство. И он покровительствовал этому движению. Вот что он говорил:

– Сеньор – есть сеньор. Он может заплатить часть, оттянуть платеж, к тому же способен выказать неповиновение королевской власти. Городская коммуна – никогда! Она – союзник в борьбе короля с герцогом, графом.

Отметим, что Париж не знал коммунального движения: жители города не страдали от жестокого сеньориального режима.

Филипп боролся с феодалами, нам это стало уже понятно. Ослабить их или уничтожить дипломатическим путем или мечом – вот его метод. К землям, оставленным ему в наследство отцом, он присоединил обширные провинции, которые сделали его самым крупным собственником королевства. Он первый, кто не короновал сына при жизни. И это доказывало прочность королевской власти, ее незыблемость. Два столетия понадобились, чтобы династия Капетингов достигла такого успеха.

Во всем королевстве Филипп реставрировал стены городов и замков, повелел возвести ограды вокруг открытых поселений, вымостил брусчаткой крупные города; жаловал привилегии цехам, даровал льготы даже иностранным купцам, желая привлечь их на свои рынки. Удивительной в глазах современников выглядела эта королевская власть, заботившаяся о простых людях и ограждавшая торговлю и промышленность от произвола знати. И когда королю пытались напомнить о ленных правах, которые он часто нарушал, ставя себе на службу, он отвечал:

– Государственные интересы для меня выше вассально-ленных отношений.

Наконец, Филипп уничтожил анжуйское владычество на континенте. У короля Джона Безземельного (ему ничего не досталось при разделе земель, – отсюда такое прозвище) осталась лишь область Гиень на юго-западе Аквитании.

Ну, что еще… Образование! На левом берегу Сены король построил школы, которым дал множество привилегий. И, не без оснований, он считается основателем Парижского университета, слава о котором прогремела по всей Европе. Филиппа просили даже прислать учителей.

Помимо этого, Париж обязан королю своей оградой. Вскоре он приступил к постройке второй крепостной стены, замыкавшей город с юга. Первая была возведена к 1200 году и заканчивалась у башни Барбо, напротив острова, которому позднее дали название Святого Людовика, или Сен-Луи. Вторая стена начиналась у аббатства Бернардинцев, – напротив Барбо, – опоясывала город с востока, доходя до холма Святой Женевьевы, и кончалась у Нельской башни, прямо против Лувра. Ее высота – 8 метров. Возводилась она за счет короны и строилась с 1200 по 1220 год.

– Париж – песнь песней нашего Филиппа, – сказал как-то Герен.

Придав блеск своему городу и благоустроив его, Филипп Август вывел Париж впереди всех городов. И не было равного ему ни в одной стране. Всю свою любовь король отдал Парижу, сделал все, чтобы укрепить его в звании столицы. Его внуку, Людовику Святому, достался в наследство от деда цветущий, богатый, великолепный город.

Однажды в мае 1200 года из Компьеньского леса вышла хорошо одетая, но странного вида женщина. Она стара, горбится, в руке у нее клюка, капюшон откинут на спину.

Низкие, угрюмые тучи заволокли полнеба над ее головой. За ее спиной задумчиво молчал темный лес. Но вскоре зашептался, зашумел, волнуемый ветром, и склонились вершины деревьев, словно кивками помогая путнице найти дорогу. Им вторили одинокие березы, указывая туда же своими ветвями, похожими на длинные косы, полощущиеся на ветру. Трепетали листья на деревьях, толстые сучья печально махали тонкими ветвями; скрипели старые дубы, провожая своего друга в последний путь…

Лес прощался с женщиной.

Седые волосы метались в стороны на ее голове, полы балахона развевались на ветру. Повернувшись, она низко поклонилась лесу. Потом, не обращая внимания на грозивший уже низринуться дождь, она с тоской в старых, слезящихся, угасающих уже глазах, устремила взгляд на запад, в сторону городского кладбища. Казалось, будто то последний в ее жизни взгляд, на другой у нее уже не хватит ни времени, ни сил. Сохраняя его, страшась упустить, потерять, боясь не успеть, она тронулась с места и торопливо, сколь позволял ей это ее возраст, пошла в сторону могил.

Справа от нее река. Она потускнела внезапно, подернулась сизым налетом, пошла крупной рябью. Быстро потемнело вокруг. И сразу, без раздумий, точно у него не было уже времени и терпения ждать, хлынул с небес косой ливень, пузыря воду в реке, уродуя тропинки, делая их грязными и скользкими.

По лицу женщины ручьями стекала вода, идти становилось все труднее, но она упорно шла вперед – наперекор стихии, назло ветру. Иначе она не могла, не имела права. То были последние в ее жизни шаги, она знала об этом и торопилась, страшась опоздать на свидание, которое вот уже сколько лет терпеливо ждало ее.

Наконец она пришла. Два могильных холмика перед ней и два стареньких, растрескавшихся креста на том и другом. Что-то нацарапано было давно уже на каждой из перекладин, но что именно – не знал никто. Знала только эта старая женщина.

Два фута земли меж холмиками. Всего два. И именно здесь она остановилась и преклонила колени. Затем, повернувшись, она обняла первый холмик и уткнулась лицом в траву, которой он порос. Выждав какое-то время, она так же поцеловала землю и на втором холмике, бормоча что-то, никому не понятное и не слышимое. Потом она резко выпрямилась, не вставая с колен, высоко задрала голову, вытянула кверху руки, точно намереваясь обнять ими небо, и воскликнула, вперив взор в черные тучи:

– Это я виновна в смерти моих детей! Я проклинаю себя! Зачем я молилась богу, которого нет? Почему, о Владыка Небес, я просила его, а не тебя уберечь две дорогие мне жизни?… Простите же мне, дети мои! Прости и ты, Зевс Всемогущий, меня, неразумную! Ты не дал бы им умереть. Ведь так? Скажи! Ответь же мне, Владыка!!!

И тотчас сверкнула зигзагом огромная молния, расколовшая небесный свод пополам, а вслед за ней раздался оглушительный гром.

Тихо вскрикнув и все так же держа руки простертыми кверху, старуха упала ничком меж двух могил и застыла. Сердце ее стукнуло еще несколько раз, и в этот короткий и быстрый, как взмах меча, промежуток времени она успела прошептать помертвевшими уже губами, касавшимися сырой земли: