Хуан Франсиско Феррандис - Барселона. Проклятая земля

Бозон все еще лежал, закрывая ладонями лицо, а Изембард уже стоял рядом с Ориолем, потрясенным не меньше других.

– Не будем терять времени, – только и бросил юноша.

К ним тут же подошел – почти подбежал – бледный Фродоин:

– Так на турнирах не сражаются!

– Он уже знает, епископ, – объяснил капитан. – Он поедет вперед.

– Я поеду с ним, если позволите, – вызвался Эхиль, один из гвардейцев под началом Ориоля.

Капитан согласился. Эхиль был самым старшим из его солдат, его хорошо знали старые готы. Фродоин в считаные секунды обдумал ситуацию и передал Эхилю кошелек:

– С этими оболами вы сможете менять лошадей, это даст вам несколько дней преимущества. Пусть готы подготовятся и спрячут что смогут. Те, кто решит покинуть Барселону, пусть идут в Арагон или просят убежища у вали в Льейде. Я направлю туда тайные письма.

Зрители на скамьях оправились от потрясения и начали аплодировать Изембарду. Противники дома Бозонидов особенно рьяно звали победителя вернуться на поле, но Изембард вместе с Эхилем уже уходил в лагерь, забрать оружие и лошадей. Дорогу им заступила Ришильда, прекрасная сестра Бозона. Ее маленькая свита тактично приотстала. Изембард видел Ришильду на турнире, среди других дам она выделялась платьем из зеленой ткани с серебряным поясом. Щеки девушки разрумянились от быстрой ходьбы – ей ведь пришлось догонять Изембарда, – и это добавляло ей прелести. Изембард попросил Эхиля идти вперед без него.

– Я потрясена! – Эти слова прозвучали искренне. – Мне хотелось бы лучше узнать вас, Изембард из Тенеса.

– Простите, что я грубо обошелся с вашим братом, но я не мог долго задерживаться, я уезжаю.

Ришильда не обратила внимания на холодность его слов и приблизилась еще на шаг. Она вела себя как зачарованная.

– Боюсь, прошлой ночью у вас сложилось ложное представление обо мне. Мой брат ведет себя подобным образом с каждым из возможных претендентов на мою руку. Я приношу вам извинения. Теперь я считаю, что вы не похожи на рыцарей, которые блещут при дворе, и не только оттого, что вы первый, кто победил моего брата на турнире. Вы не вернетесь принять поздравления?

– У меня появились другие дела.

Ришильда заметила нетерпение в голодных глазах юноши и понимающе улыбнулась:

– Вероятно, некая дама попала в беду?

Изембард ничего не ответил. Ришильду охватило доселе незнакомое чувство: ревность. Опытная чаровница протянула рыцарю надушенный платок – так, чтобы пальцы их соприкоснулись.

– Он сделает ваш путь слаще. И мы еще увидимся, Изембард из Тенеса.

Юноша смотрел вслед красавице, грациозно удалявшейся к скамьям для зрителей. Чары Ришильды его пьянили. Несмотря на юные годы, эта девушка хорошо знала мужчин.

– Пора в дорогу! – позвал из лагеря Эхиль.

И чары рассеялись.

– Да поможет нам Господь достичь Барселоны.

– Все пройдет как намечено, – тихо ответил старый солдат. – Вот увидишь.

Ночь опустилась на старую башню на вершине Монс-Иовис. Года тоскливо мерила шагами каменную площадку. Бездействие заставляло ее думать об Арженсии, наполняло отчаянием. Женщина не собиралась сдаваться, она не уедет ни в Ампурьяс, ни куда-нибудь еще. Она должна вернуть себе дочь. Года посмотрела на свое платье – черное, истрепанное, грязное – и послала проклятие Дрого. Уже скоро он вернется в Барселону полноправным графом, и тогда ему будет мало изгнания, которым он покарал ее прежде. Она должна найти способ восстановить свою честь и вернуть Арженсию. А для этого ей потребуется богатство.

Мужчин можно победить их же алчностью, решила Года, хотя пока и не знала, как это устроить. У нее не было ни меча, ни слуг, но женщина напомнила себе, что ее называют душой Барселоны, что земля, по которой она ступает, – это она сама. Года ждала ответа, вот почему каждую ночь она совершала возлияния в честь Матери. Ей еще предстояло воспитать Арженсию как продолжательницу их рода, передать ей всю память Барселоны, которую хранила она сама: о династиях, делах и тайнах, которые нельзя предавать забвению.

Время работало против нее. Зимой жить в разрушенной башенке станет невозможно. Года заставила себя поесть: погрызла одно из бараньих ребер, которые принесла ей Элизия.

– Недосолено. Ох уж эти франки… – проворчала изгнанница.

Она выкинула кость в корзину и вышла на площадку. Одиночество душило ее, и женщина спустилась в поселок бедных рыбаков рядом с портом. Эти же люди помогали разгружать редкие баркасы из других городов или византийские дромоны [30] Дромон – быстроходное парусно-гребное судно византийского флота с V по XII век. .

Семьи, сидевшие вокруг костра, приветствовали знатную сеньору вставанием с мест в почтительном молчании. Для них она была «дама из башни». Дети ее боялись, считали ведьмой, пьющей кровь. Взрослые с Годой здоровались, но не спешили сближаться с изгнанницей, опасаясь неприятностей со стороны властей графства.

– Добрый вечер, – сказала Года. – Я только хотела попросить немного соли.

– Конечно, госпожа. – Старая рыбачка протянула ей мешочек. – Мы же тут рыбу засаливаем. Иногда зимой долго не удается порыбачить.

Года видела, как жители поселка наливают морскую воду в глиняные блюда и выставляют перед домами, чтобы жидкость выпаривалась, а соль оставалась.

– Вам бы ее продавать в город. Соль дорога, за нее хорошо платят.

– Мы добываем только для себя, – робко отозвался один из рыбаков.

– Если вы зальете большие площадки, вы соберете больше.

И снова рыбаки надолго замолчали.

– Госпожа, мы прогневили Бога, и Он наказывает нас все чаще и чаще, – заговорила другая старуха, глядя ей прямо в глаза. Казалось, она долгие годы ждала возможности высказать свои мысли кому-нибудь из знатных господ без опасения, что ее тут же повесят. – У нас нет иной одежды, кроме этих лохмотьев, а лодки наши все дырявые. В день, когда они потонут, умрем и мы. Добывать у моря соль – дело затратное, а сеньоры заберут нашу соль себе, если посчитают, что этот товар чего-то стоит.

Года прочла во взгляде старухи укор и, ничего не ответив, побрела прочь от костра. Барселонка оказалась рядом с этими людьми в силу политических причин и собственной гордости, но это был не ее, а их мир – страшное и опасное место, где любое дерзновение оканчивается плохо. Году охватило уныние, ей захотелось очутиться в крипте под старой церковью, укутаться памятью предков и высказать им свой упрек. Года начинала понимать, что на самом деле она никогда не стремилась спасать подлинную Барселону – только ее идеальный образ, сложившийся в семьях могущественных готов.

В башню вошел голый мальчик. «Он чуть постарше Арженсии, – подумала Года. – И у него испуганный вид».