Мика Валтари - Египтянин

– Уж не принимаешь ли ты меня за дурака или, может быть, надеешься на то, что я чужеземец и ничего не знаю, раз зовешь меня в такой день к царю? Я приду завтра, если твой царь пошлет за мной носилки, ибо я не какой-нибудь бродяга и не желаю являться к нему с ногами, выпачканными в ослином дерьме.

Слуга отвечал:

– Боюсь, грязный египтянин, что за эти слова тебя приведут к царю, щекоча твой зад копьями.

Он ушел, но, несмотря на такую угрозу, наверное, почувствовал ко мне уважение, потому что на следующий день в «Беседку Иштар» за мной прислали царские носилки. Однако это были самые обыкновенные носилки, в которых во дворец доставляли торговцев и простой люд показывать им украшения, стрелы и обезьян. Поэтому Каптах грозно закричал носильщикам и вестнику:

– Клянусь Сетом и всем его грозным воинством, господину моему не подобает сидеть в таком корыте! Убирайтесь назад со своей рухлядью, и да высечет вас Мардук скорпионовой плетью!

Носильщики смутились, вестник пригрозил Каптаху палкой, и перед «Беседкой Иштар» собралась целая толпа. Люди смеялись и кричали:

– Интересно поглядеть на твоего господина, которому не годятся царские носилки!

В ответ на эти крики Каптах нанял большие носилки, в которых сорок сильных рабов в особо торжественных случаях носили послов из великих стран или чужеземных богов, если их доставляли в город. И когда я спустился вниз, одетый в наряд из дорогой ткани, на котором серебром и золотом были вытканы изображения, касающиеся моего искусства, а воротник мой переливался на солнце золотом и драгоценными каменьями, и на шее звенели золотые цепи, и слуги «Беседки Иштар» несли за мной украшенные инкрустациями из слоновой кости шкатулки эбенового и кедрового дерева, в которых лежали мои снадобья и инструменты, – люди перестали смеяться. Нет, они больше не смеялись, а низко склонились передо мной, говоря друг другу:

– Этот человек своей ученостью, наверное, равен малым богам. Пойдем за ним во дворец.

И большая толпа последовала за моими носилками до самых ворот дворца, а впереди на белом осле ехал Каптах, и упряжь осла звенела серебряными колокольчиками. Но я сделал все это не ради себя, а ради Хоремхеба, раз он дал мне много золота и глаза мои были его глазами, а уши – его ушами.

У ворот дворца воины, орудуя копьями, разогнали толпу и подняли щиты, образовав из них сверкающую золотом и серебром стену, а меня пронесли по охраняемой грифонами дороге во внутренний царский двор, где я увидел старого человека с обритым подбородком – знаком учености. В его ушах блестели золотые серьги, а щеки презрительно отвисли. Разглядывая меня злыми глазами, он сказал:

– У меня разлилась желчь от всего этого пустого шума и гама, который ты поднял своим приходом, а повелитель всех четырех сторон света спрашивает, что это за человек, который является, когда угодно ему, а не тогда, когда этого хочет царь, да еще является с таким грохотом и гвалтом?

Я отвечал ему:

– Старый человек! Твои слова для моих ушей подобны жужжанию мухи, но я все-таки спрошу тебя, кто ты, осмеливающийся так со мной говорить?

– Я личный врачеватель повелителя четырех сторон света, – прошипел он злобно, – и главный среди его врачей, а что ты за проходимец, являющийся со своими фокусами выманивать золото и серебро у царя? Но знай, что, если царь в щедрости своей даст тебе клейменого серебра или золота, половину ты должен отдать мне.

– Твоя желчь меня не трогает, – сказал я ему, – и лучше бы тебе поговорить с моим слугой, ибо это его дело – отгонять от меня попрошаек и вымогателей. Но я все-таки хочу быть тебе другом, поскольку ты старый человек и плохо соображаешь. В знак этого дарю тебе свои золотые браслеты с запястий, чтобы ты знал: серебро и золото для меня что пыль под ногами и я прибыл сюда не за золотом, а за знаниями.

Я отдал ему золотые браслеты с запястий, и он так растерялся, что не нашел слов для ответа. Поэтому он разрешил Каптаху сопровождать меня и отвел нас к царю.

Царь Буррабуриаш сидел на мягких подушках в просторной комнате, стены которой сверкали разноцветными плитками. Это был изнеженный мальчик, он сидел, подперев щеку рукой, а у ног его лежал лев, громко зарычавший при нашем появлении. Старик бросился наземь, обтирая пол перед царем собственными губами. Каптах последовал его примеру, но, услышав львиный рык, вскочил, как лягушка, на все четыре конечности и так закричал от страха, что царь расхохотался, откинулся на подушки и стал кататься, задыхаясь от смеха. А Каптах рассердился и сказал:

– Уведите этого ужасного зверя, пока он меня не укусил, ибо я еще никогда в жизни не видел более страшного существа, а рев его подобен грохоту военных колесниц на фиванском рынке, когда пьяная охрана едет после праздника на ученья. – С этими словами он сел на пол и закрылся руками, а лев тоже сел, громко зевнул и закрыл рот, так что зубы его щелкнули, подобно храмовой шкатулке, поглотившей вдовье приношение.

Царь задыхался от смеха, из глаз его текли слезы, но потом он вспомнил о своей зубной боли, нахмурился, заохал и снова схватился за щеку, которую так раздуло, что она наполовину закрыла глаз. Старик поглядел на него и торопливо сказал:

– Вот он – упрямый египтянин, который не явился, когда ты ему повелел. Подай только знак, и я велю воинам проткнуть его печень.

Но царь, пнув его ногой, отвечал:

– Сейчас некогда говорить глупости, пусть он скорее меня вылечит, ибо я терплю невыносимые боли и боюсь, что умру, потому что не спал уже несколько ночей и ничего не могу есть, кроме горячего бульона.

– Повелитель всех четырех сторон света, – плаксиво заговорил старик, бухнувшись лбом об пол, – мы сделали все, чтобы тебя вылечить, мы приносили в жертву челюсти и зубы, чтобы изгнать злого духа, который вселился в твой рот, мы били в барабаны, дули в трубы и плясали, одевшись в красные одежды, чтобы испугать его, но больше мы ничего не могли сделать, ибо ты не позволил нам тронуть твой подбородок, чтобы излечить тебя. Я не верю, чтобы этот грязный чужестранец мог сделать что-нибудь лучше нас.

– Я – Синухе, египтянин, Тот, который одинок, Сын дикого мула, – заговорил я, – и мне незачем подвергать тебя осмотру, чтобы понять, что твой коренной зуб заставил вздуться твою щеку, раз ты не позволил вовремя почистить его или удалить, как тебе, наверное, предлагал твой врачеватель. Такая болезнь – это болезнь ребенка, а не повелителя четырех сторон света, перед которым дрожат народы и даже лев склоняет голову, как я сам это вижу. Но я знаю, что боль твоя велика, и поэтому хочу тебе помочь.

Царь, держась за щеку, сказал:

– Твои речи дерзки, и, будь я здоров, я, наверное, повелел бы вырвать твой наглый язык и проткнуть твою печень, но теперь у меня нет на это времени, так что вылечи меня скорее и получишь хорошую награду. Но если ты причинишь мне боль, я повелю немедленно тебя убить.