Мика Валтари - Египтянин

Будь я другим человеком, я принудил бы ее, взял силой, увез в свою страну и прожил с ней все дни своей жизни. Но я понимал, что она говорит правду и что, обманув своего бога, ради которого жила и росла, она не знала бы ни одного спокойного дня, и наступил бы день, когда она прокляла бы меня и сбежала. Так велика сила богов, если человек в них верит, но по отношению к тем, кто в них не верит, боги бессильны. Поэтому я думал, что она может и вправду умереть, если я возьму ее, ибо в Доме Жизни я видел, как люди без всякой видимой причины или болезни чахли и умирали только потому, что считали себя провинившимися перед богом, в которого верили.

Все это было, наверное, начертано на звездах еще до дня моего рождения, и я не мог ничего изменить. Поэтому мы ели и пили в лодке, спрятавшись в камышах, и не думали о грядущем. Минея склонила голову, задевая своими волосами мое лицо, и улыбалась, а испив вина, коснулась моих губ, и боль, сжавшая при этом мое сердце, была сладкой болью, может быть, даже более сладкой, чем обладание ею, но об этом я тогда не думал.

К вечеру Каптах, спавший под навесом в лодке, проснулся, скинул с себя ковер, протер глаза, зевнул и объявил:

– Хвала скарабею и незабвенному Амону, голова моя уже не звенит, как наковальня в кузнице, я чувствую себя снова в ладу с миром, только бы чего-нибудь поесть, а то мне кажется, что у меня в животе беснуется несколько давно не кормленных львов.

Не спрашивая разрешения, он присоединился к нашей трапезе и стал с хрустом пожирать испеченную в глине дичь, сплевывая косточки через борт в воду.

Вид Каптаха заставил меня снова вспомнить о нашем положении, и я накинулся на него:

– Ах ты, пьяный нетопырь, вместо того чтобы помочь нам советами, как избежать беды – ведь мы все трое можем повиснуть на стене вниз головой, ты напился и уснул, как свинья в грязи. Говори сейчас же, что нам делать, ибо царские слуги уже, наверное, гонятся за нами в лодках, чтобы убить.

Но Каптах не напугался, а сказал:

– Если правда то, что ты говоришь, то царь не станет разыскивать тебя раньше чем через тридцать дней, он же обещал прогнать тебя палками, если ты предстанешь перед ним раньше назначенного срока. Поэтому, я думаю, у нас нет никакой спешки, хотя если нам не повезло и носильщики рассказали о твоем бегстве или скопцы все перепутали, то нас все равно ничто не спасет. Но я верю в нашего скарабея и считаю, что ты поступил неразумно, опоив меня сонным порошком, от которого голова у меня так разболелась, словно сапожник истыкал ее шилом, ведь если бы ты не поторопился, Буррабуриаш, наверное, подавился бы костью или споткнулся и сломал себе шею, а я стал бы царем Вавилонии и повелителем четырех сторон света, и теперь нам все было бы нипочем. Я твердо верю в скарабея, но прощаю тебе твой поступок, поскольку ты мой господин и не догадался, как лучше поступить. Прощаю тебе и то, что ты запер меня в глиняный кувшин, где я чуть не задохнулся, что отнюдь не подобает моему достоинству. Но раз уж так случилось, мне следовало сначала привести в порядок голову, а потом уж давать советы, потому что утром ты скорее услышал бы совет от гнилого пня, чем от меня. Теперь же я готов предоставить тебе всю свою мудрость, ведь без меня ты словно ягненок, потерявший матку и плачущий о ней.

Я приказал ему прекратить нескончаемую болтовню и спросил, что нам теперь, по его мнению, следует делать, чтобы убежать из Вавилонии. Каптах почесал в затылке и отвечал:

– По правде говоря, эта лодка слишком велика для того, чтобы плыть на ней втроем против течения, да я к тому же и не люблю весел – от них только волдыри на руках вскакивают. Нам надо сойти на берег, украсть где-нибудь пару мулов и навьючить на них свой скарб. Чтобы не привлекать к себе внимания, лучше одеться в старье и торговаться при оплате ночлега на постоялых дворах и в деревнях. Скроешь, что ты врачеватель, и представишься кем-нибудь другим. Лучше всего прикинуться лицедеями, которые ходят по деревням и в вечерние часы развлекают поселян, ибо к лицедеям никто не питает вражды и даже грабители думают, что у них нечего отнять. Ты ведь выучился предсказывать на масле, вот и предвещай землепашцам хорошие урожаи, я стану рассказывать им смешные истории, которых, как тебе известно, знаю без счета, а девушка начнет зарабатывать себе на хлеб танцами. Можно также нанять гребцов и доплыть на лодке до границы, ведь все, в конце концов, зависит от скарабея, а он станет охранять нас одинаково заботливо как на реке, так и на суше. Но лучше действовать наверняка, к тому же было бы не очень красиво украсть лодку у бедных гребцов, которые, наверное, прячутся здесь в камышах, дожидаясь тьмы, чтобы нас убить. Поэтому лучше отправиться в путь теперь же, а если гребцы и попытаются натравить на нас царских стражей, то, я думаю, им никто не поверит, ведь они станут рассказывать о бесчинствующих в погребальном кувшине злых духах и всяких чудесах, так что ни стражники, ни судьи не захотят слушать их сказки, а направят к жрецам.

Близился вечер, и нам следовало поторопиться – Каптах вряд ли ошибался, предполагая, что гребцы сумеют преодолеть страх, чтобы вернуть свою лодку, а их было десятеро силачей против нас троих. Поэтому мы смазали тела маслом, испачкали глиной свои одежды и лица, разделили оставшееся у меня золото и серебро и запрятали их у себя в одеждах. Мой сундучок врачевателя, с которым я не хотел расстаться, мы завернули в ковер и взвалили на спину Каптаху, несмотря на все его возражения, потом, бросив лодку в камышах, побрели к берегу. В лодке остались припасы еды и пара кувшинов вина; по мнению Каптаха, гребцы этим воспользуются, напьются допьяна и не станут нас преследовать. Если же они, протрезвев, пойдут к судьям с доносами, то все десятеро расскажут по-разному, и их истории окажутся такими бестолковыми, что служители закона прогонят их палками. Я тоже на это надеялся.

Так начались наши странствия. Мы дошли до засеянных земель, нашли караванный путь и шагали по нему всю ночь, хотя Каптах ругался и проклинал час своего рождения из-за ноши, которая свернула ему шею. Утром мы все добрались до селения, жители которого хорошо нас приняли и прониклись к нам уважением за то, что, не убоявшись злых духов, мы шли ночью. Они накормили нас кашей на молоке, продали нам двух мулов и, провожая, устроили праздник – это были простосердечные люди, которые месяцами не видели клейменого серебра, оплачивая свои долги и подати скотом и зерном; жили они в глиняных хижинах, где помещался и скот.

Так мы брели день за днем по дорогам Вавилонии, встречая торговцев и с поклонами отступая к обочине при виде носилок со знатными людьми. Солнце опалило нашу кожу, одежда превратилась в лохмотья, и мы привыкли выступать перед людьми на глинобитных площадках для обмолота зерна. Я лил масло в воду, предвещая зрителям хорошие дни, богатые урожаи, выгодные браки и рождение сыновей, потому что сочувствовал их бедности и не хотел предсказывать ничего плохого. Они верили мне и очень радовались. Но если бы я говорил им правду, мне пришлось бы предупредить их о наглых сборщиках налогов, о палочных ударах, жадных судьях, голоде в неурожайные годы, тяжелых болезнях во время наводнений, саранче и мухах, опаляющей засухе и гнилой воде в летние месяцы, об изнуряющем труде, за которым последует смерть, ибо такова была жизнь этих бедных людей. Каптах рассказывал им сказки о колдунах и царевнах, о дальних странах, где люди ходят, держа голову под мышкой, раз в год оборачиваясь в волков, а они верили его историям, очень почитали его и угощали так, что он растолстел. Минея танцевала для них на глиняных токах – чтобы не утратить мастерства, ей следовало танцевать ежедневно, а они дивились ее искусству и говорили: «Никогда раньше не видали мы ничего подобного».