Максим Дуленцов - Диамат [Роман]

А вот место выбрать было сложно. Сначала баба Клава и Настя поехали на кладбище, но там было мрачновато, несли в храм в основном покойников отпевать, нищие волками смотрели на конкурентов, поэтому следующим местом, намеченным бабой Клавой, был Петропавловский собор. Но и там счастье не улыбнулось, погнали бабу с девочкой местные побирушки: место было прикормлено, и чужаков не пускали. От Слудской церкви погнал диакон, от парадной Феодосьевской — милиционеры: нечего город позорить бедностью. И осталось тогда бабе Клаве идти на ближайшую паперть — к достраиваемому Свято-Троицкому храму, что стоял рядом с прудом и их домом. Место было малодоходное, храм принадлежал вновь созданному монастырю, но другого выхода не было, да и любая копейка в их хозяйстве сгодится. Так и стала Настя ходить в старом Клавином платье, которое она еще на свою вторую свадьбу покупала, к ограде монастыря три раза в неделю, стоять и креститься.

Насте нравилось у бабы Клавы. Дом пах сыростью и старостью, кровать была укрыта пуховой периной — старой, но теплой и мягкой, совсем не такой, как в детдоме ватные матрасы. Никто Настю не поднимал по утрам, не укладывал по команде вечером, можно было слушать радио и читать книги, которые баба Клава утащила из интерната. А еще у соседей стоял шкаф с книжками, новыми: когда было время тотального дефицита, все, даже они, покупали книги Майн Рида, Купера, Дюма и Жюля Верна, после уж и не читая. Книги тогда печатали по старинке, почти рельефным наборным оттиском, и если провести пальцем по странице, можно было прочитать, о чем там написано, даже без специального тиснения, как в книжках из интерната. Настя и водила тонким пальцем, наслаждаясь увлекательными приключениями.

У монастыря тоже было весело. Настя ходила туда сама, быстро выучив дорогу от дома к трамвайному кольцу, благо рядом. Нищенки, в основном набожные старушки с Висима, Настю привечали, не злобились, даже говорили подающим:

— Вона, девчушка стоит, чисто ангел! Ты, мил человек, подай ей, незрячая она. Господь за грехи родительские лишил ее зрения, бедняжка страдат за чужое, не обнеси, родимый, дитя Божье…

Когда не было прохожих, монахов и игумена, рассказывали старушки про житие святых да про свое житие: как в войну на заводе да в колхозе спину ломали, как замуж выходили, как мужей хоронили. Истории были не менее интересные, чем книжки из шкафа соседей.

Милостыня была хорошим подспорьем, но все равно баба Клава с Настей едва концы с концами сводили, особенно зимой, когда надо было покупать дрова. Кое-как пережили холодное время, пенсию по инвалидности так и не оформили, справок просили уйму, пока ту возьмешь, пока эту — время проходит, а чиновники не очень любили ускорять события. Картошка, что садила баба Клава в своем огородишке у дома вместе с соседями, закончилась, как ни растягивали, к весне. Ладно соседи поделились подгнившей капустой.

— Ну ничего, ничего, скоро лето, по ягоды пойдем, редиска опять же, Пасха, Троица, народ пойдет, подавать будут охотнее, переживем, Настенька моя, ангел небесный, — бормотала, бывало, баба Клава, хлебая постные щи. Настя улыбалась, потому что жизнь была прекрасна, а когда столько интересного впереди, то и еще увлекательней. По ягоды она никогда не ходила и на электричке никогда не ездила, а баба Клава именно на старые, заветные ягодные поляны обещала свозить. Да разве можно унывать, когда в мире еще столько занимательного и незнакомого?

Однажды перед Пасхой Настя задержалась у монастыря позже обычного, размышляя о красоте мира и данной ей Богом возможности чувствовать эту красоту. Неожиданно чужие руки повлекли ее куда-то в сторону пруда. Настя улыбнулась: от людей пахло как от насельников монастырских.

— А куда мы пойдем? — спросила она.

— Тиха, девка. Пойдем, покажем тебе конфетку сладкую. Хочешь конфетку?

Настя засмеялась, отрицательно помотав головой:

— Я же не маленькая, конфетку надо малышам давать. Вы лучше сводите меня за алтарь, там, наверно, так интересно, а игумен не позволяет. Нельзя женщинам.

— Вот, вот, щас и сводим тебя туда, пошли.

— А мы не туда идем, церковь там, — указала Настя рукой на недостроенный храм.

— Ишь, слепая, а все знает. А мы с другой стороны зайдем, чтобы игумен не приметил. Давай, двигай ходулями.

Насельники были послушниками монастыря. Откинувшись с зоны и доехав до большой Перми, как и многие зэки, Серый с Косым, привыкшие к распорядку колонии и законам, царившим в ней, не могли устроиться на воле, не понимая, кому они нужны и зачем им эта воля в стране, где они еще не бывали, сев при Советах, а выйдя в новой России. Решили осмотреться, обнаружив на отшибе, в старом рабочем районе, местечко вполне подходящее: кормежка, шконка, тепло и мухи не кусают — монастырь недостроенный в Мотовилихе. Принимали там всех с христианской смиренностью. Серый и Косой склонили головы перед игуменом и были благословлены на поселение, рабочие руки монастырю были потребны. Поначалу они даже работали. Потом осмелели, стали щипать помалу, благо рынок был недалеко, на площади у кинотеатра, где с времен путча основались наркоши, покупали на вырученные деньги «герыч», догонялись боярышником. К тому же в монастыре еще и кормили бесплатно, а бывшие зэки умудрялись водить на шконки шалав с той же площади. Жизнь налаживалась. И вот, идя весенним вечером с дозой в предвкушении наслаждений, увидали Серый с Косым девчонку, белобрысую, с глазищами, что твои шлемки, стояла у стены монастырской. То ли подаяния просила, то ли так, но, видно, незрячая, бесхозная. Косой подмигнул: мол, а чо, заберем девку с собой, на шалавах сэкономим, не сдаст, слепая да нищая. Серый согласился. Девка, на удивление, не вопила и не сопротивлялась, шла, как агнец на заклание. Довели ее до пруда, решили тут и дозу вколоть, тут и ее оприходовать, чего на шконку таскать в хату, еще заорет — услышат монахи. А тут темно и безопасно, тут даже менты не ходят. Вкатили по дозе, расслабились. Девка сидит рядом, как ни в чем не бывало, лыбится.

— Ну чо, кто первый? — спросил Косой. Серый махнул рукой: давай. Только Косой девку схватил, как сзади голос:

— Эй, братия, чего творить удумали, уроды?

Оглянулись, а там машина черная, как ночь, богатая, рядом фраер вышел, в плаще кожаном, высокий.

— А чо тебе? Ты чо туза из себя корчишь, фраер? Жми, пока по бубнам не дали.

Но фраер не жал.

— Девушку отпустите, уроды, пока башку вам не снес.

В руке борзого вороным блеснул пистолет. Серый пошел на компромисс.

— Лана, не мечи икру, ща все урегулируем. Косой, отпусти девку.

Косой отпустил, мрачно поглядывая на борзого фраера. Серый же воровским шагом медленно подходил к человеку в плаще, с улыбкой говоря: