Николай Пахомов - Первый генералиссимус России [Proza.ry]

— На конь! — скомандовал воевода и первым вскочил на своего конька. — За мной, стрельцы-молодцы!

— На конь! — повторил Заруба. — Вперед, ребятушки! Бей басурманов!

— Бей ворога! — вскочив на лошадку, вертел над головой выломанной откуда-то слегой дьячок Пахомий. — Круши! Рази!

— Бей! — вторили ему приказные, размахивая саблями.

Увидев приказных с саблями, а дьячка со слегой, при иных обстоятельствах, среди стрельцов нашлось бы немало шутников заметить, что попутали приказные перо с саблей острой, что саблей не пишут, а секут. Да и над дьячком бы посмеялись вволю: спутал де кол с крестом. Но не ныне. Подхватывая возглас «Бей басурманов!», конная стрелецкая сотня выметнула из-за острожка и, набирая разбег, с пиками и саблями, увлекаемая воеводой, понеслась на врага.

Ногайцам взяться бы за луки, но момент был упущен. Расстояние между ними и атакующими стрельцами в единый миг сократилось до вытянутой руки. Теперь только сабли да пики, кинжалы да ножи. А еще пистоли. Ружейные залпы сделали свое дело, если в орде и была тысяча, то треть ее теперь лежала, уткнувшись носами в пыльную траву или глядя застывшими глазами в небесную высь. Остальные же, объятые паникой, уже думали не о сражении, а о спасении собственных шкур. А тут еще стрельцы, подпалив фитили, с пяток ручных гранат метнули в самую гущу степных воронов.

— Лови, ворог, подарочек!

Грохот взрывов, языки пламени, дымный чад, крики, стоны, предсмертное ржание лошадей. Ужас!

Огонь от взрыва гранат было переметнулся на степную траву, но тут же был затоптан сотнями копыт, затерт телами убитых людей и коней. Татары совсем обезумели, и только инстинкт спасения толкал их на одно единственное действие — поскорее покинуть поле битвы и бежать, бежать, бежать! Куда угодно бежать, лишь бы быть подальше от этого кошмара.

Долго преследовали в Диком Поле казачьи и жилецкие сотни остатки разбитой орды. И тут больше прочих старались служивые Анненкова, кони которых, отдохнув во время засады, были свежее казачьих лошадок.

А вот стрельцам Шеин приказал остаться в острожке.

— Засечную линию стеречь да своих раненых и убитых с ратного поля собрать! — приказал кратко, хрипло.

А еще, как понимали и сами служивые, нужно было и врагов поверженных сосчитать, и лошадок, мечущихся без седоков, изловить, и оружие подобрать… Словом, много чего нужно было сделать важного и нужного, не откладывая на потом. Ибо потом других дел станет немерено.

— Как закончится все, предадим тела воев наших земле-матушке, — заявил чудом уцелевшим приказным Шеин с придыханием, утирая пот и кровь с лица. — С положенными воинскими почестями предадим. Исполним долг живых перед павшими. И не забудьте в списки потери внести и отличившихся отметить.

Воевода ныне впервые побывал в настоящем бою. Устал страшно. Руки от напряжения дрожат, тело ноет. Но азарт и нервное напряжение боя еще так велики, что усталости почти не ощущается. Он в крови, но чужой, не своей. Знать, ангелы-хранители уберегли, хотя и был впереди стрельцов при атаке. Возможно, и доспехи воинские помогли, защитили, не позволили ни сабле острой, ни стреле каленой воеводской груди белой коснуться. Вон на них, доспехах, следы сабельных ударов, царапины от наконечников стрел…

— Исполним, исполним, батюшка-воевода, — заверяли подьячие, радуясь, что уцелели в сече. — Все внесем, все запишем.

— А еще отыщите дьячка, — продолжает воевода. — Поблагодарить хочу. Спас он ныне меня, сразив дубиной мурзу, уже нацелившегося из пистоля прямо в лоб. Еще бы миг — и отлетела бы моя грешная душа в райские кущи. Да вот дьячок рядышком оказался — и дубьем мурзу по затылку. И уж его душа полетела к Аллаху.

— Исполним, непременно исполним.

В горячке боя и преследовании разбитого в прах ворога не заметили, как осенний день на убыль пошел. День, угасая, убывал, а казачков с жильцами все не было и не было.

— Скорее бы погоня возвратилась, — все чаще и чаще стал поглядывать с вершины земляного вала в бескрайние пределы Дикого Поля Шеин. — В степи запросто из охотника в дичь можно превратиться…

Он уже знает, что сотник Заруба тяжело ранен в грудь выстрелом из пистолета и что в сече пали оба полусотника. Потому своей властью назначил старшим над стрельцами Фрола. Фрол тоже ранен в левую руку и в голову. Но раны поверхностные — лишь кожицу сорвало. И теперь он, перевязанный чистыми тряпицами, часто находится возле Шеина. Получает распоряжения, а потом докладывает об их исполнении. Действует толково, и воеводе это нравится.

Последние слова Шеина предназначены как раз Фролу, только что вернувшемуся с ратного поля, где он с другими служивыми вел подсчет потерям врага да подбирал и доставлял к острожку убитых и тяжело раненых курчан.

— Надо полагать, что жильцы и стрельцы люди разумные и вовремя остановятся, — отозвался Фрол. — Голова Щеглов хоть и горяч, но не новичок в ратном деле. Да и Никита Анненков — муж обстоятельный и разумный… Не позволит вовлечь себя в долгое преследование. Лишнее беспокойство, батюшка-воевода, ни к чему. Все самое страшное да тяжелое уже позади.

— Дай-то Бог, дай-то Бог! — пытается согнать тень беспокойства Алексей Семенович. — А теперь ответь: потери наши сочли? Каковы они?

— Скажу только про те, какие на ратном поле…

— Да понятно, — нетерпеливо машет дланью воевода. — О потерях при преследовании, если такие будут, расскажут Щеглов и Анненков. Ты ведай о здешних.

— Среди стрельцов семнадцать человек насмерть убито, десять — тяжело ранено, — обстоятельно докладывает Фрол. — Выживут или не выживут, неизвестно. Легко ранено около двух дюжин. Да куда-то пропал казак моего десятка Никишка. Ни среди живых, ни среди убитых нет. Мыслю, может, с жильцами да казачками в погоню подался…

— Понятно, понятно… — вновь поглядывает в простор Дикого Поля Шеин, никак не реагируя на упоминание имени знакомого ему стрельца. — Как с казаками? Много ли пало?.. Что с ранеными?..

— У казаков потери меньшие. Убитых найдено девять да с тяжелыми ранами еще семь. А сколько их пало в других местах, сказать не могу, — имея в виду весь долгий путь, проделанный казаками по степи, когда заманивали ногайцев на засаду, ответил Фрол.

— С этим позже, — вновь махнул рукой воевода. — Теперь о детях боярских да дворянах с челядью. Сколько?

— Этих поболее будет. Особенно простого люда… — замялся Фрол.

— Да говори уж, не тяни.

— Три десятка убитых да двадцать два тяжело раненых. Все! — выдохнул облегченно стрелецкий десятник. — Остальное — по прибытию служивых.

— Из шести сот воев девяносто или даже пусть сто, — тут же счел Шеин, — потери значительные, но не страшные. Иногда и хуже бывает. А даст Господь, так и из раненых многие выкарабкаются…