Юрий Качаев - ...И гневается океан [Историческая повесть]

Прибывшим гостям подали трап. Первым на корабль поднялся мускулистый бронзовокожий мужчина в одной набедренной повязке, сплетенной из травы. За ним вскарабкались и остальные островитяне. Все они, кроме первого, были с головы до пят покрыты диковинными рисунками. Татуировка была столь искусной, что казалось, будто эти люди одеты в тончайший узорчатый шелк, без единой складки облегавший тело.

Мужчина, который взошел первым, шагнул к Крузенштерну и, поклонившись, заговорил на… безукоризненном английском языке:

— Вы, я полагаю, капитан корабля? Разрешите представиться: бывший матрос британского торгового флота Робертс.

Крузенштерн смотрел на него круглыми от изумления глазами.

— И… и долго вы здесь живете? — запинаясь, спросил он.

— С вашего позволения, сэр, вот уже семь лет.

— Но как вы сюда попали? Кораблекрушение?

— Нет, сэр. Бунт команды. Я отказался участвовать в нем, и меня высадили на этом острове.

— Разве на остров ни разу не заходили европейские суда? — спросил Резанов, с интересом разглядывавший странного англичанина.

Робертс живо повернулся к нему:

— Ну что вы, сэр, конечно, заходили. Недавно нас посетили американцы. Кстати, я могу показать вам аттестат, который я получил от них.

И бывший матрос протянул Резанову бумагу, свернутую трубочкой. В бумаге говорилось, что мистер Робертс весьма способствовал бостонскому кораблю в доставлении воды и дров и что поведения он самого похвального.

— Я мог бы служить вам толмачом, если вы в таковом нуждаетесь, — добавил Робертс, когда Резанов вернул ему рекомендацию.

Николай Петрович кивнул:

— Мы охотно воспользуемся вашим предложением, мистер Робертс.

Из дальнейшего разговора выяснилось, что бывший матрос женат на племяннице короля и потому уважаем чрезвычайно.

— Вот этот человек — королевский брат, — сказал Робертс и ткнул пальцем в грудь рослого островитянина, который с детским любопытством озирался вокруг.

— Вы единственный европеец на острове? — спросил Резанов.

Лицо Робертса потемнело:

— К сожалению, нет, сэр. Есть еще один француз.

— Почему — к сожалению?

— Потому что он негодяй и мерзавец. Эту скотину зовут Жан-Батист Кабри. Он несколько раз пытался убить меня. — При этих словах глаза Робертса загорелись такой ненавистью, что Резанову стало не по себе.

«Вот она, врожденная „любовь“ англичан к французам, — с усмешкой подумал Николай Петрович. — Даже на острове, среди дикарей, они готовы перегрызть друг другу глотку».

— Вы должны опасаться этого дьявола в человеческом образе, — продолжал между тем Робертс. — Ему ничего не стоит натравить на вас островитян. Предательство и алчность у него в крови.

Одарив королевского брата и его приближенных иголками, ножами и бусами, Крузенштерн спровадил их с корабля. Но тут с берега вплавь бросилась новая орава туземцев. Их было около сотни, и плавали они не хуже дельфинов. У некоторых на плечах сидели даже маленькие дети. Все они прихватили для продажи кокосовые орехи, связки бананов и плоды хлебного дерева.

На борт, по совету англичанина, однако, взяли только «благородных». «Благородные» ничем не выделялись среди простолюдинов — разве что ногтями неимоверной длины. Длинные ногти, как объяснил тот же Робертс, служат доказательством того, что их обладатель человек зажиточный и не занимается никаким трудом.

Все островитяне отличались великолепным сложением, и, по-видимому, завидным здоровьем. Женщины были ростом поменьше и казались более красивыми, поскольку их лица не портила татуировка. Только у некоторых встречались наколки на руках и ногах — в виде сетчатых перчаток и полусапожек.

— Татуировка — большое таинство, — рассказывал Резанову Робертс. — Когда татуируется мужчина, он никому не должен показываться на глаза.

— А женщина?

— Женщина может это делать на виду у всех желающих.

— И дорого обходится наколка? Ну, скажем, вроде вашей?

На груди бывшего матроса чернел маленький четырехугольник, испещренный какими-то рисунками. (Впоследствии Резанов узнал, что это был знак принадлежности к королевской фамилии.).

Робертс хмыкнул и повернулся к Николаю Петровичу спиной.

— Вот эта живопись, сэр, стоила мне двух жирных свиней, — сказал он и сделал несколько шагов. Спину Робертса украшал большой — во весь позвоночник — крест, а на ягодицах при каждом движении кривлялись две потешные рожи.

— Однако, ваши друзья-туземцы не лишены чувства юмора, — смеясь, заметил Николай Петрович.

— О да, сэр, — серьезно ответил Робертс. — Слышали бы вы, какие шуточки отпускают они на пиру, пожирая убитых врагов. Нукагивцы — народ, несомненно, с юмором.

Николай Петрович побледнел.

— Неужели и женщины участвуют в этих омерзительных пиршествах?

— Нет, сэр. Мясо для женщины табу. Она ест его только тогда, когда муж подарит ей поросенка, и она сама его зажарит. — Подумав, Робертс добавил: — Впрочем, сэр, вы могли бы познакомиться с обычаями туземцев непосредственно на берегу. Однако на всякий случай осмелюсь посоветовать вам отправиться туда в сопровождении хорошо вооруженных людей.

— Ну что ж, благодарю за совет, — сказал Резанов.

Меж отмелей бродило зимнее море. Баранов сквозь дрему слышал, как с гулким треском сталкивались занесенные в Павловскую гавань льдины, на которых иногда приплывали к Кадьяку белые медведи.

Баранов открыл глаза, с трудом поднялся и запалил чадук — каменную чашу, наполненную китовым жиром с фитилем из сухой травы. Чадук осветил обындевелые стены хижины, топчан, застланный нерпичьими шкурами, и большой стол с табуреткой. Стол был завален книгами и бумагами.

Накинув на плечи старый полукафтан, правитель стал ходить из угла в угол. Думы одолевали его, как злые осенние мухи. Он не мог отрешиться от них даже во сне. Вот уже шестая неделя пошла, как кончились съестные припасы. Корабль с провиантом, обещанный компанией, на Кадьяк так и не пришел. Потерпел ли он крушение или зазимовал где-нибудь в пути — бог весть.

Люди доели последнюю горсть муки и остатки вяленого мяса. А до рыбного лова, когда горбуша и чавыча стоят в реках стеной от поверхности до самого дна, оставалось еще больше месяца.

Оголодавших поселенцев одного за другим валила с ног страшная и частая гостья этих мест — цинга. Все средства против нее, запасенные с лета — моченая брусника, дикий лук и чеснок, смородина и ягода шикша, — были израсходованы.

У людей шатались зубы и кровоточили десны. Пятнадцать русских промышленных уже померли, остальные как лунатики бродили днем по берегу моря, собирая ракушки и съедобные водоросли.