Ефим Черняк - Тайны Франции. Заговоры, интриги, мистификации

Внешняя политика, которую проводил Робеспьер, была значительно более изобретательной в отношении средств, использовавшихся для достижения поставленных целей. Поскольку, не доверяя ни официальному внешнеполитическому ведомству, ни курирующим его членам Комитета общественного спасения, Робеспьер вынужден был действовать, используя собственных секретных агентов, и переписка между ними не сохранилась, историки вряд ли смогут составить достаточно полное представление о многих сторонах дипломатии Неподкупного. В частности, о его усилиях не допустить объединения сил «чистых» и конституционных монархистов, разобщенность которых не только ослабляла лагерь контрреволюции, но и затрудняла совместные действия иностранных держав против Республики. Видимо, в этой связи следует рассматривать его интерес к группе бывших фейянов в Швейцарии — Теодора Ламета, Бремона, Матье-Дюма и установивших с ними контакты Малле дю Панна и Мунье, в свою очередь связанных с Лон Джоном.

Весной 1794 года трещины в антифранцузской коалиции стали заметными. «Кажется очевидным, что король Пруссии хочет мира», — передавал в Париж сведения, полученные в начале апреля из Франкфурта, французский представитель в Швейцарии Бартелеми. Он был весьма осведомленным лицом. В начале 1794 года министр иностранных дел Дефорж по поручению Комитета общественного спасения перевел Бартелеми 100 тыс. экю золотом и поручил возглавить разведывательную службу, направить секретных агентов во все столицы неприятельских держав с целью сеять несогласие и раздоры между ними. Бартелеми, как он утверждал, «под различными предлогами» отказался от выполнения поручения.

Двойным (или, вернее, тройным) агентом, очевидно, был французский дипломат, ближайший сотрудник Бартелеми Бюшо; назначенный робеспьеристским Комитетом общественного спасения главой разведывательного центра в Швейцарии (формально — национальным агентом в Базеле), он направлял в Париж очень полезную информацию. Но не меньший интерес к поставляемым им сведениям проявлял и прусский дипломат и губернатор Невшателя Гарденберг. Впрочем, Бюшо находился еще вдобавок и на австрийской службе, как и на прусской, еще с дореволюционных лет. Один из тайных агентов, Монгайяр, утверждал, что комитеты «бесстыдно хвастались», будто получают разведывательные данные о всех тайнах европейских кабинетов. «Трудно будет, однако, отрицать, что несколько важных операций стали им известны задолго до их осуществления».

Граф Монгайяр, осуществлявший контакты между Парижем и Веной, видимо, стал двойным или тройным шпионом и подвизался в этой роли еще в течение добрых двух десятилетий. «Я никогда не был и никогда не буду сторонником и наемником врагов моей Родины», — так горделиво начинал Монгайяр свое повествование, изданное в 1804 году в Париже, о том, как он — на деле в качестве английского шпиона — склонял к измене генерала Пишегрю. Свои действия Монгайяр объяснял имевшимися у него иллюзиями в отношении бурбонских принцев, теперь же (во Франции правил Наполеон) «отдалился от них, полный презрения, которое возбуждают люди, претендующие на права, присущие им по происхождению, а не по храбрости и достоинствам». Тут же, естественно, дается отповедь и бывшим нанимателям: «Вся моя ненависть обратилась к кабинету, уже восемь лет торгующему несчастьями Европы, к кабинету — подстрекателю стольких беспорядков и махинатору, повинному в стольких преступлениях». В 1794 году Монгайяр разом обслуживал многих клиентов, в том числе и «кабинет, торгующий несчастьями Европы». По утверждению Монгайяра, на аудиенции, которую ему дали австрийский император Франц II в Брюсселе и английский командующий герцог Йоркский, он убедился, что они имели ложные и крайне ошибочные представления о событиях в Париже и что «страх, который вызывал у них Комитет общественного спасения, был равен их неведению того, что там обсуждалось». Однако, возможно, дело было не столько в «неведении», сколько в недомыслии, неумении более или менее правильно осознать полученную информацию.

Другой эмигрант, английский шпион Вертей, характеризуя Монгайяра — «горбун с искрящимся умом и храбрец», отмечал, что его коллега (граф ведь также состоял на службе в британской разведке) ввязался в авантюру. Тот же Вертей, просматривая по заданию командующего австрийскими войсками в Бельгии генерала Клерфайта и другого австрийского генерала, Мака, перехваченную корреспонденцию, обнаружил, что при посредстве Монгайяра 19 мая 1794 года начались переговоры между австрийским правительством и Робеспьером и что эти переговоры тщательно стараются скрыть от Англии. Об этом Вертей исправно сообщил своим тайным (в отличие от явных, австрийских) нанимателям, точнее, британскому министру иностранных дел Гренвилю.

Через пять дней после переворота 9 термидора французский дипломатический представитель в Базеле Бюшо в письме к послу Бартелеми, уже именуя Робеспьера «новым Кромвелем», уверял, что тот якобы «согласовал свои действия с Австрией; этим объясняется намек, сделанный одним представителем императора». Бартелеми через месяц в письме к Бюшо в свою очередь констатировал: «Несомненно, что Венский двор приступил к переговорам с Робеспьером через посредство графа де Монгайяра. Несомненно, что иностранные дворы ожидали узреть Робеспьера диктатором и надеялись затем завершить дело. Прусский посол в Берне сказал по поводу смерти Дантона: “Наконец Робеспьер станет диктатором и будет известно, с кем переговоры”».

После встречи с императором Францем II «горбун с искрящимся умом» — Монгайяр — отправился по приглашению герцога Йоркского в Лондон, где состоялась его беседа с Питтом. Монгайяр утверждает, что Питт в беседе с ним якобы отзывался весьма сдержанно о Робеспьере и вместе с тем холодно воспринимал обвинения против него. По словам Монгайяра, Питт заявил: «Смерть Робеспьера — это важнейшее событие для Франции и всего мира, она вносит беспорядок во многое. Нужно посмотреть, что произойдет, я не думаю, что…» Здесь британский премьер неожиданно прервал разговор о 9 термидоре и не захотел больше касаться затронутой им темы. Вскоре после этой беседы, состоявшейся в самом конце июля или в августе 1794 года, Монгайяр должен был покинуть Англию, может быть, потому, что английское правительство потеряло к нему интерес (хотя и не отстранило совсем от службы). В своем донесении уже упомянутый Вертей писал, что «Робеспьер обязался конституционным путем восстановить на престоле юного короля; им должен был быть образован регентский совет, который он бы возглавил». Насколько достоверны эти сведения? Надо учитывать, что одной из целей Вертея было скомпрометировать своего соперника — Монгайяра. Кроме того, он муссировал широко распространившиеся слухи о тайных переговорах между Францией и Австрией.