Павел Байдебура - Искры гнева [роман и рассказы]

Взволнованные, они в последний раз окинули взглядом далёкие, будто затуманенные очертания хутора Зелёного, синеватый горизонт, чёрные норы, где добывали земляной уголь, всё вокруг в степи памятное, родное.

— Счастливой дороги! — проговорил растроганно, тихо Данило.

— Счастливой! — повторил за ним Савка. И оба они поспешили присоединиться к чумацкой компании.

Прошла уже неделя, как обоз отъехал от тернового бугра. Чумаки пересекали долины и балки, мелкие, а то и совсем высохшие речушки, а степь всё так же стелилась перед ними, целинная и бескрайняя. Возы катили ровной дорогою, волы шли размеренно, без напряжения, и чумакам не надо было их подгонять — гейкать и щёлкать кнутами. Они могли пока подремать или перекинуться словом-другим с товарищами, а то и тихо затянуть песню — послать над необозримым простором свою радость или тоску.

Вокруг было тихо, дремотно.

И вдруг тишина нарушилась: послышался чей-то крик, громыхнул выстрел. Обоз остановился. На переднем возу поднялся атаман и начал подавать знак, чтобы чумаки ставили возы в тесный круг. Такое же указание передавал и Головатый.

Вдоль обоза промчались конные дозорные. Одни предупреждали:

— Татары!..

Другие призывно кричали:

— К оружию!..

— К оружию!..

С севера неровным широким полукругом взвивалась в небо, словно тучевая завеса, седая пыль. Впереди неё мчали, припав к гривам, на низкорослых прытких лошадях всадники.

Гул, топот, пронзительные выкрики нарастали.

Сдвинуть в круг все возы чумаки не успели. Несколько мажар в упряжке с волами так и остались на дороге.

Чумаки залегли за возами, между колёсами, вместо земляного вала насыпали уголь, щели заткнули скомканными ряднами, тулупами, свитками — всем, что было под рукой и могло защищать.

Оставив лошадей без присмотра, спешившиеся дозорные тоже залегли под возами.

Ордынцы, приблизившись, замедлили бег, давая передышку лошадям, а потом, дико крича, размахивая мечами, кинжалами и пиками, ринулись на лагерь.

Из-под возов громыхнули гаковницы, пистоли. Несколько всадников упало на землю. Но это не остановило нападающих. Со стороны ордынцев тоже раздались выстрелы, полетели стрелы.

— Вожака…

— Атамана…

— Убили! — кружило глухое, тревожное, передавалось от одного чумака к другому.

Мартын сидел на корточках, держа на коленях пистоль. Он, казалось, был чем-то удивлён и хотел что-то сказать. Но вдруг пистоль выпал из его рук, и Мартын рухнул навзничь. Из его виска тонкой струйкой хлынула кровь, оросила рассыпанный уголь и запеклась на нём.

Чумаки отнесли Цеповяза в укрытие, сделанное из угольных глыб и мешков с рыбою. Потом туда же положили ещё одного убитого каменчанина…

— Из гаковннц бить только тем, кто может хорошо стрелять! — приказал Гордей. — Пистоли же пускать в дело, когда приблизятся!..

— Целься!

— Целься!

— Пики, ножи готовьте! — раздавалось со всех сторон.

Спокойный голос Головатого, его выдержка сплачивали, поддерживали чумаков, вселяли в них надежду отбиться от ордынцев, выстоять хотя бы до ночи: может быть, когда совсем стемнеет, татары отхлынут, и они сумеют выбраться в Степь, улизнуть от врагов.

Осада продолжалась. Ордынцы то гарцевали на недосягаемом для чумацких пуль расстоянии, то приближались, размахивая мечами, а некоторые рыскали около оставленных на дороге возов.

Татар становилось всё больше и больше. Горизонт на севере совсем заволокло пылью, она густела, надвигалась — вот-вот накроет лагерь. А что же там, за этой пыльной завесой?..

Чумаки отнесли в укрытие ещё двоих каменчан и одного понизовца.

— Если ордынцы подступят к лагерю, — сказал спокойно Гордей, — то будем биться ножами и ятаганами.

— Будем биться!

— Не дадимся! — закричали чумаки.

Татары, истошно вопя, снова ринулись на лагерь.

— Попрощаемся, братья!

— Попрощаемся!

— В пики! В ножи! — заглушил голоса чумаков резкий крик Головатого.

В глубине степи, на юге, за оврагом, на высокой ноте прокатился какой-то рёв, словно внезапно заиграли трубы или загрохотали барабаны. Ордынцы сразу же остановились, смешались, а потом, поспешно подобрав убитых и раненых, повернули назад.

Татары, удаляясь от чумацкого лагеря, казалось, двигались бесконечным потоком, и у каждого из них было по две-три лошади, навьюченные, словно верблюды, награбленным добром.

Вскоре следом за татарами помчались отряды всадников. Это были, как выяснилось позже, бахмутские дозорные, воины из гарнизона соляного городка Тора [9] В настоящее время город Славянск. и стража из Святогорского монастыря на Северском Донце.

…Под вечер на том самом месте, около дороги, где происходил бой, чумаки принялись копать глубокую и широкую могилу, в которой будут вечно отдыхать их товарищи.

Вырыв могилу, они начали из-под окрестных дубков, гледа и ежевики носить сюда шапками рыхлую, влажную землю. Рост нового холма прекратился только с заходом солнца.

Постепенно жизнь в лагере вошла в свою обычную колею: чумаки приводили себя в порядок, осматривали возы, пасли скотину, выставляли дозоры. Пришлось снова нагружать возы углём, это была трудная, хлопотная работа. Да что поделаешь. Только костров в этот вечер не разводили.

В немой скорби укладывались чумаки на ночь около свежей могилы: не переговаривались, не пели песен. Все были словно окаменелые.

Плыла тёмная холодная ночь. Обходя лагерь, проверяя внимательность дозорных, Головатый увидел, как неподалёку от дороги, в кустах, блеснул вроде бы какой-то огонёк. Он насторожился и неслышно подошёл к густому терновому кусту. Прислушался. До его слуха донёсся приглушённый разговор:

— У наших потерь немного… Ордынцы угнали с собой шесть лошадей, и погибло четыре Саливоновых вола…

— Кислиев только один. Тот, что ходил в паре с однорогим, половым…

— Расскажем, как было, поверит…

— Поверит, татары ведь оставили метку.

— Да ещё какую…

Страшная догадка закралась в душу Гордея. Он готов был тут же броситься, дознаться, кто ведёт такой разговор, но сдержал себя и начал отходить с намерением подойти к кусту с другой стороны и накрыть собеседников будто случайно.

Но не удалось.

— Кто-то приближается, — послышалось предостерегающее, и из-за куста вышли Михаил Гулый и Карп Гунька. Увидев Гордея, они подошли к нему.

— Калякаем себе про то про сё, — проговорил Михаил, позёвывая. — А оно клонит ко сну.

— Но караулим как следует, — добавил Карп.

— Это хорошо, — кивнул Гордей и пошагал дальше. Он не слышал, как Гулый выругался ему вдогонку, а Карп тихо сказал:

— И откуда он, дьявол, взялся? Подходил очень тихо. Мог бы и услышать. Надо проследить, проверить.