Павел Байдебура - Искры гнева [роман и рассказы]

Шли без отдыха. На рассвете переправились через тихую, но очень широкую в этом месте реку Псёл. Решили дневать в камышах. Однако не успели расположиться на отдых, как на только что оставленном правом берегу залаяли, завизжали собаки, послышались людские голоса. И вскоре на пригорке появилось около двадцати вооружённых всадников. Это были папские наймнты — преследователи.

Отец Григора, Иван Шагрий, собрал всех мужчин и сказал, чтобы они приготовили ножи, пики, серпы, даже шила и были наготове.

Однако ехать в камыши преследователи не осмелились. Вокруг простиралось топкое болото, и кони могли завязнуть в трясине. Они начали свешиваться и разбивать лагерь, решив подождать, когда беглецы выйдут снова на дорогу, и тогда уже наброситься на них.

Под вечер воды в пойме прибавилось. Где-то в верховьях реки, наверное, выпали ливневые дожди. Вода затопила даже маленькие островки-кочки. Беглецы оказались в трудном положении.

— Неужели мы трусы?

— Нужно вырываться!

— Мы здесь погибнем! — начали раздаваться недовольные голоса.

— Да, сидеть в болоте — для нас не спасение, — сказал Иван Шагрий. — Но и пешком далеко не убежим.

А в народе, кажется, говорят так: "В бою за волю смелые становятся к врагу лицом, а не задом".

— Так за чем задержка?

— Станем лицом!

Ночью, когда на востоке едва начало сереть, восемнадцать мужчин, держа кто в руке, кто в зубах ножи, серпы, переплыли реку. Они хотели подкрасться к панским наймитам, обезоружить их и попробовать усовестить: вы, мол, свои сельские ребята, не стыдно ли вам заниматься таким грязным делом, возвращайтесь лучше назад и скажите, что не догнали…

Однако подкрасться тихо, как было задумано, смельчакам не удалось. Сделать это помешали собаки — они залаяли, завизжали. Преследователи проснулись. И началась кровавая резня. Верх одержали беглецы. Они потеряли всего двух своих человек, а уничтожили половину отряда преследователей. Остальных связали. Лошадей и оружие забрали с собой.

И снова потянулась длинная, изнурительная дорога. Шли торными тропинками и напрямик, через поли, леса и перелески. Всё время были настороже. Боялись встречи не только с татарами, но со всеми, кто мог попасться на пути: попробуй разберись, что у кого на уме и какое у кого намерение.

И всё-таки не убереглись.

На переправе через реку Уду попали в лапы людоловов харьковского полковника Донца. Беглецов разделили на две группы. Одних погнали убирать хлеб, который уже перестоял на корню, других, в том числе и семью Шагрия, — в городок Изюм строить крепость.

Шагриям вскоре посчастливилось всё же убежать из этой крепости.

С обозом чумаков, которые ехали за солью, они добрались до соляного городка Тора, а со временем перебрались в Бахмут.

Иван Шагрий стал солеваром. С рассвета до темноты работал он у раскалённой печи, варил соль… Когда заходил разговор о его изнурительном труде, то он говорил сокрушённо: "Горько нам было там, на Присулье, здесь тоже не мёд. Но тут хоть не стегают тебя плетьми, не гонят на панщину…"

В Бахмуте на солеварнях стал вскоре приучаться к делу и Григор. Сначала он растапливал печи, подносил рапу, а затем начал выполнять и более трудную работу.

…В ночь на двадцатое октября повстанцы пробирались по берегу Айдара вверх по течению к Шульгин-городку, где засел со своим отрядом князь Юрий Долгоруков. Работных людей — солеваров и беглецов из окрестных панских угодий вёл бахмутский соляной атаман Кондрат Булавин. Они шли, чтобы покарать князя-душителя и его приспешников. "И они, князь со старшинами, — писал в своих "прелестных письмах" Булавин, — будучи в городах, многие станицы огнём выжгли и многих старожилых казаков кнутами жгли, губы и носы резали и младенцев по деревьям вешали…"

В первый же день пути, неподалёку от Бахмута, Иван Шагрий увидел в отряде и своего сына.

— Как, и ты, Григоре, с нами? — спросил он удивлённо.

— Да! — ответил коротко сын.

Иван Шагрий склонил голову. На его переносье прорезались две глубокие морщины. Седеющие мохнатые брови опустились на самые веки и, казалось, закрыли глаза. Широкое, загорелое, меченное огнём и рапою лицо стало хмурым.

— Сидел бы дома! — сказал он вдруг резко.

— А не ты ли, отец, говорил, что смелые становятся к врагу только лицом! — ответил Григор.

Иван Шагрий ещё ниже опустил голову. Затем поднял её, глянул на лукаво усмехающегося сына и тоже усмехнулся. Он молча положил на плечо Григора руку и пошёл рядом с ним.

С той минуты отец и сын были всё время вместе и во всех схватках стояли плечом к плечу.

Были они рядом в бою и в тот июльский день под горчаком Тором. Сражались они тогда в отряде Семёна Драного.

Атаман Драный собрал около шести тысяч повстанцев и окружил Тор. Били по городу из пушек, несколько раз ходили на приступ. Уже близка была победа, но на помощь к осаждённым подоспели царские войска — драгуны и конные полки полковника Шидловского. Вёл их брат погибшего в Шульгин-городке князя-карателя — такой же князь-палач Василий Долгоруков.

Враждующие лагеря стали один против другого невдалеке от Северского Донца в урочище Кривая Лука. Весь день обе стороны будто примеривались: осматривали местность, нащупывали, выведывали, где бы удобнее вцепиться, вгрызться друг в друга. Изредка постреливали из ружей-гаковниц, да отдельные смельчаки выбегали, грозили, подтрунивали, насмехались над неприятелем и, порисовавшись, исчезали в лагере.

Настоящая схватка началась поздно, после захода солнца, когда совсем стемнело. Впереди сцепленных один к другому по казацкой тактике возов-мажар стали пешие и конные булавинцы и мужественно отбивали атаки царских войск. Эта кровавая сеча продолжалась до утра.

Войска князя Василия Долгорукова численно превосходили восставших, и, кроме того, они были лучше вооружены. Несмотря на отчаянную смелость, булавинцы потерпели поражение. Они отступили и начали рассеиваться.

…Григор пришёл в сознание, но не мог понять, где он и что с ним произошло. Казалось, его подхватил шальной ветер и безостановочно кружит и кружит.

Открыл глаза. Прямо над ним повисла неимоверно большей тусклая луна. Жуткий стон заполнил пространство. Его слышно было и там, в вышине под звёздами, и здесь, в траве, на широкой лесной поляне, и далеко в чаще леса. Григору мерещилось, будто на него надвигаются лезвия пик: удивляло, почему не слышно выстрелов, барабанов, криков. И в этот момент сознание прояснилось: "Где отец?.. Он же был рядом!.."

— Где отец?! Где отец?! — закричал он тревожным голосом, и этот его крик, казалось, заполнил всё вокруг.

Григор приподнялся, и в тот же миг голову пронзила нестерпимая боль. Свет в глазах померк. Когда он снова пришёл в себя, то увидел вокруг множество трупов. Он начал ползать среди них, надеясь разыскать отца. Но его нигде не было.