Павел Байдебура - Искры гнева [роман и рассказы]

День закончился. Утомлённые изнурительным зноем и ходьбой чумаки лежали на привядшей траве, всматривались в редко усыпанное звёздами небо — отдыхали, вспоминали…

Дорога была трудная, вся в выбоинах и гористая; кроме того, донимало ничем не затенённое солнце. А передохнуть чумакам не довелось за день ни разу, атаман торопил поскорее выбраться из этой местности, изрытой оврагами, поросшей дубами и тёрном. Проезжать здесь было особенно опасно: не успеешь и оглянуться, как набегут ордынцы или разбойничьи шайки, которые где-то тут, а где — неизвестно, прячутся.

В этот день, уже недалеко от берегов Донца, произошло такое, что чумакам чуть не пришлось браться за оружие.

Из отдалённого небольшого оврага вдруг выскочило с десяток всадников и поскакало наперерез обозу. Приблизившись, всадники придержали лошадей, а потом и совсем остановились. Остановился и обоз. Атаман снял соломенную шляпу, поздоровался, но руку, под накинутым на плечи плащом, держал на пистолете. Весь обоз был тоже наготове — чумаки стояли около своих возов и будто отдыхали, небрежно облокотись на грядки возов, а у каждого в руке — пистоль или копьё.

Но тревожное напряжение продолжалось недолго. Всадники начали спешиваться и целоваться с атаманом. Чумаки тоже подошли к переднему возу. Оказалось, что всадники — это дозорные из Бахмутского караула. В степи появились мурзаки, вот дозорные и караулят, охраняют дорогу, проверяя, кто куда едет или идёт, и предупреждают об опасности. Чумаки угостили казаков рыбою, попрощались и вскоре снова тронулись в путь…

Известие о появлении татарской разбойничьей шайки встревожило чумаков. В лагере сейчас только и слышались разговоры об этом.

— Такое заварилось, что этой ночью, наверное, и задремать не придётся, — горевал Семён, прозванный Сонько за то, что умудрялся засыпать даже на ходу, держась за грядку воза или за ярмо, а некоторые шутя уверяли: бывает, что он спит, держась и за воловий хвост.

— Но ты, Семён, попробуй, ведь в татарской петле спать не придётся.

— Я из петли мурза ка выскользну. Видишь, тонкий, щуплый. А вот ты, Грыцю, костистый, с крючка не сорвёшься.

— Пугаешь, а у самого от страха уже гашник лопнул, — отпарировал Грыць.

Семён вскочил, и в это время штаны у него и в самом деле начали сползать. Чумаки громко захохотали.

— Да это он сам отпустил ремешок, — проговорил, улыбаясь, Гордей.

— Конечно, сам. Чтоб свободней лежать было, а то живот разбух.

— Эх, намять бы тебе бока!..

Вблизи что-то зашелестело. Чумаки притихли, а кое-кто вскочил на ноги.

На дорогу вышло двое караульных.

— Очень громкий гомон.

— Далеко слышно.

Сделав замечание, караульные снова спрятались в густых, высоких зарослях травы.

Вечер надвигался быстро. Степь всё сильнее укрывалась синеватым сумраком. После пережитого за день чумакам хотелось покоя, поделиться своими мыслями, услышать душевное слово товарищей-побратимов.

— Продолжай, Гордей, рассказывать про Сечь-матушку…

— И про Крымскую землю.

— Да побойтесь бога, хлопцы, я ж вчера и позавчера… Что ж это, одной тетери и на обед и к вечере…

— Даже после вечери…

— А как же, когда по вкусу!

— А может, послушаем Савку?

— А чего ж, давайте.

— Пусть кобзарскую.

Чумаки знали об удивительной памяти Савки. Услышав раз-другой песню или какой-нибудь рассказ, Савка мог и спустя большой промежуток времени пересказать всё слово в слово.

— Пусть споёт про Савур-могилу…

— Слышали уже, ещё когда ехали на Дон.

— Длинная и печальная.

— Давай тогда «Гомон по дубраве…».

— Тоже печальная.

— Что-нибудь весёленькое…

— Тогда про чумака и сено.

— Послушаем.

начал Савка высоким голосом и вдруг умолк. Вспомнив, наверное, как пели эту песню другие, он начал медленнее:

— Наверное, выбился из сил, бедняга, — послышалось сочувственное.

— Нет, тут иная причина…

А Савка продолжал:

— Тут уж, наверное, не до смеха.

— Конечно! Не до смеха. Но слушай, слушай…

— Вот это так… — кинул кто-то многозначительно.

Савка замолчал.

— Видал, какой! — послышалось негодование.

— А чем же оно закончилось?..

— Что стало с волами?

— И какая судьба чумака?

— А какая ж судьба, когда там поётся, — ответил Савка.

А завершается так:

— Чтоб ей чёрт, такой думе и такому концу!

— Спой лучше что-нибудь повеселей.

— Да, да, повеселее! Не нагоняй тоску, — вмешался атаман. — Припомни, хлопче, что-нибудь такое… Но тоже чумацкое.

начал Савка и в самом деле весело.

— Вот это наша! — послышалось одобрительное.

подхватило сразу несколько голосов, —

Вскоре компания чумаков начала редеть. Лукаш и Савка тоже отошли к своим возам. Ребятам хотелось поговорить о чём-то своём, близком для них.