Клыч Кулиев - Махтумкули

Там, как правило, всегда многолюдно по вечерам. Девушки и молодые женщины с кувшинами, одетые в зеленью и красные платья, жаждущие восхищенных взглядов, пылкие юные джигиты, не знающие, как проявить свое мужество и силу; старики, у которых осталось больше сожалений, нежели надежд; подростки, совершенно равнодушные к мирским заботам и озабоченные лишь своими, детскими делами. Все они собирались здесь на закате солнца.

Особенно притягателен этот час для молодых. Ведь берег Гургена был как бы негласно узаконенным местом тайных встреч, местом свиданий. Вот три сверстницы наполнили свои кувшины водой, да замешкались. А неподалеку трое парней купают лошадей, засучив по колено штаны. Они то и дело поглядывают на девушек, заигрывают с ними, произносят приятные для девичьего слуха слова. Девушкам это нравится, они хихикают, строят парням глазки, не торопятся уходить, И кто знает, возможно в эти минуты завязывается узелок большого чувства, делает свой первый шаг судьба…

Махтумкули шел, не глядя по сторонам, весь охваченный предвкушением свиданья. Он устал и был голоден. Но что значили эти жалкие телесные жалобы перед тем духовным подъемом, который все больше и больше охватывал поэта! Что значили они перед той окрыленностью, что заставляла сердце парить и петь! И Махтумкули замурлыкал себе под нос:

Муки любви… Разве не они лишили покоя молодого поэта, внесли сумятицу и неразбериху в его жизнь? Уже сколько месяцев не находит он себе покоя — и во сне и наяву стоит перед ним Менгли. Ее прекрасное лицо, лучезарные глаза без огня сжигают его. Он идет сейчас, лелея в душе надежду на встречу, и верит, что пусть встреча будет единым мигом, но миг этот заключает в себе необъятное, он — как солнце, спрятанное в росинке, пылающее в ней, ослепяющее!

Менгли… Среди цветов любви не было для Махтумкули, не расцвело красивее, желаннее цветка, чем она. И потому так остра была разлука. Даже кратковременная. Верно сказано, что не бывает розы без шипов, не бывает и любви без страданий… Конечно же, она обязательно замешкалась на берегу реки с уже наполненными кувшинами. Вот он неторопливо приближается — и она встречает его лучистым взглядом. Они смотрят друг на друга в упор, совсем рядом стоят, они беззвучно переговариваются, поверяя друг другу самое сокровенное, самое затаенное — из источников друг друга пьют воду жизни их истомленные души. А если никого поблизости не окажется и посчастливится перекинуться несколькими словами… Что может быть желаннее!

Однако надо двигаться медленнее, чтобы многолюдное сборище успело разойтись, чтобы она осталась одна. Она ведь не уйдет, она дождется!

Теша себя радужными мечтами, Махтумкули спустился к берегу, и только тут его осенило: людей-то нет. Совершенно никого! В такое время суток здесь никогда еще не было так безлюдно. Странно!

Он глянул в сторону села. Там, перебравшись через старый пологий овраг, поднимались в гору несколько женщин. Может, одна из них Менгли? Вряд ли. Последнее время она приспособилась ходить по воду в одиночку, позже других — тоже встреч искала. Она знала многие его стихи на память, — ему передавали об этом. И как-то при встрече дала понять, что неравнодушна к нему. Не словами, конечно! Но он понял, что она мечтает о встрече наедине, мечтает открыть ему свое сердце. А как это осуществить, если жизнь, обычаи, законы предков стоят между ними высокой стеной?

Махтумкули перебрался на другой берег и остановился, глядя на воду. Почудилось, что в водном зеркале отражается лицо Менгли. Она улыбается, только в улыбке этой какая-то забота, боль какая-то застыла.

Он присел, чтобы разглядеть поближе, хотя понимал, что это — мальчишество, глупость. Но чудо: изображение девичьего лица стало четче! Даже теплым девичьим дыханием коснулся щеки ветер!

Непреодолимое желание коснуться волос девушки, погладить ее косы заставило его опустить руку в воду. Вода колыхнулась, и образ Менгли исчез. Но как же он мог вообще быть там, если это не стоячая, а бегучая вода Гургена?!

Махтумкули судорожно перевел дыхание, и, ведя за собой коня в поводу, направился к селу. Возле оврага его сердце дрогнуло: легко ступая, придерживая на плече кувшин, вниз спускалась она.

Она ли?

Да, это была ее фигура, ее походка!

Через несколько мгновений, озираясь по сторонам, словно робкая газель, она появилась рядом. Увидела Махтумкули, запнулась, остановилась в нерешительности, как бы не зная, идти дальше или бежать назад.

Махтумкули позабыл обо всем на свете, о всех законах и запретах. Взял ее за руку, с ошеломляющим чувством счастья заглянул в искрящиеся тревогой и любовью глаза Менгли была бледна и стояла недвижно, как зачарованная, как окаменевшая царевна из старой арабской сказки. Махтумкули до того осмелел, что даже решился обнять ее. Совсем легко обнял, почти символически. Но она вдруг ожила, вы скользнула из его рук гибким движением ящерицы, одарила теплым ласкающим взглядом и побежала к реке.

А он некоторое время стоял в каком-то странном состоянии — не мог сообразить, то ли произошло все на самом деле, то ли почудилось, как лицо в речных струях. Такое впечатление было, что отделилась от тела душа и парит в небесах. У него были приготовлены стихи для Менгли. Но он ни стихов прочитать не успел, ни мыслей своих высказать — Менгли, словно солнце, пробившееся сквозь завесу тяжелых туч, мелькнула и скрылась.

Не исчезла, конечно, во-он она на берегу — и ноги сами поворачивают туда. Но туда нельзя, потому что там они для чужих взоров — как на ладони, и это может повлечь тяжелые последствия как для него, так и для нее. И он, ломая свои желания, удалялся от той, к кому рвалось и звало сердце. Он уже опомнился от минутного наваждения и понимал, что и так позволил себе слишком много — не дай бог, если увидел чей-то недобрый глаз.

Почти в самом центре села стояли рядышком две кибитки. В одной из них жил Довлетмамед, вторая, поставленная совсем недавно, предназначалась для Абдуллы — старшего сына Довлетмамеда. Чуть в стороне располагался одноэтажный дом с любовно оштукатуренными глиной стенами и массивной плоской крышей. Неподалеку темнел крытый загон для нескольких коров, овец и коз.

Абдулла возился в загоне — что-то поправлял, что-то бесцельно перекладывал с места на место. Настроение было не из лучших. Он ждал младшего брата, чтобы потолковать с ним, посоветоваться, поделиться сомнениями.

Но появился не Махтумкули, а Мяти, оживленный, нетерпеливый.