Алекс Хейли - Корни

Предоставленные сами себе Кунта, Ситафа и их приятели большую часть свободного времени слонялись по деревне, изображая из себя охотников и осваивая свои новые пращи. Они стреляли практически по всему – но, к счастью, почти ничего не повредили! Мальчишки производили столько шума, что могли бы напугать целый лес зверей. Даже малыши из кафо Ламина остались почти без внимания, потому что в это время старухи Джуффуре были заняты больше всех остальных: они допоздна плели головные украшения для незамужних девушек к празднику урожая. Из замоченных листьев сизаля и коры баобаба получали длинные волокна, а потом из них плели пучки, косы и целые парики. Грубоватые украшения из сизаля ценились гораздо меньше тех, что были сделаны из мягких и шелковистых волокон баобаба. Но работа с баобабом была настолько тяжелее, что за целый парик приходилось отдавать трех коз. Впрочем, заказчицы всегда громко и долго восхищались работой мастериц, зная, что старухи возьмут с них меньше, если с ними часок поторговаться и почесать языками.

Старая Ньо Бото радовала женщин деревни Джуффуре не только своими особо искусно сделанными париками, но еще и откровенным презрением к древнему обычаю. Этот обычай предписывал женщинам всегда проявлять абсолютное уважение к мужчинам. Каждое утро она усаживалась на корточках перед своей хижиной, раздетая по пояс, чтобы солнце грело ее грубую старую кожу, и принималась плести украшения. Впрочем, работа не занимала ее настолько, чтобы она не замечала проходящих мимо мужчин.

– Ха! – во весь голос восклицала она. – Посмотрите-ка на это! И они еще называют себя мужчинами! Вот в мои времена мужчины действительно были мужчинами !

И мужчинам, которые проходили мимо, приходилось спасаться бегством от ее едкого языка. К счастью, днем Ньо Бото засыпала, держа работу на коленях, а малыши, доверенные ее заботам, хохотали над ее громким храпом.

Девочки из второго кафо помогали матерям и старшим сестрам собирать в бамбуковые корзины лекарственные коренья и кулинарные специи. Потом собранное раскладывали на солнце для просушки. Когда мололи зерно, девочки сметали прочь шелуху и мякину. Они помогали стирать белье – отбивали о камни замоченную одежду, натертую грубым красноватым мылом, которое варили из щелока и пальмового масла.

Основная работа мужчин была уже закончена. Оставалось всего несколько дней до новолуния, которое знаменовало собой начало праздника урожая во всех деревнях Гамбии. В Джуффуре то там, то здесь раздавались звуки музыкальных инструментов. Деревенские музыканты пробовали свои двадцатичетырехструнные коры, барабаны и балафоны – мелодичные инструменты, изготовленные из тыкв: к сухим плодам привязывали деревянные пластинки разной длины, по которым ударяли молоточками. Вокруг музыкантов постоянно толпились жители деревни – всем хотелось послушать музыку. Кунта, Ситафа и их приятели, вернувшись с пастбища, тоже норовили подуть в бамбуковые флейты, позвонить в колокольчики и потрясти сушеные тыквы.

Большинство мужчин уже расслабились. Они сидели на корточках в тени баобаба и болтали друг с другом. Молодые мужчины возраста Оморо почтительно держались поодаль от старейшин, которые традиционно занимались решением важных деревенских дел. Иногда двое-трое молодых мужчин поднимались, потягивались и отправлялись прогуливаться по деревне, заложив руки за спину и сцепив мизинцы, как это издавна делали африканцы.

А некоторые мужчины уединялись и терпеливо вырезали из дерева какие-то вещицы разных форм и размеров. Кунта и его друзья порой даже откладывали в сторону свои пращи, чтобы понаблюдать, как резчики придают страшное и загадочное выражение маскам, предназначавшимся для праздничных танцев. Другие вырезали фигуры людей и животных: руки и ноги всегда были плотно прижаты к телу, ступни плоские, а голова высоко поднята.

Бинта и другие женщины смогли вздохнуть свободнее. Они толпились возле нового колодца, куда каждый день ходили за холодной водой, и сплетничали. Но к празднику нужно было как следует подготовиться, так что свободного времени у них было мало. Нужно было дошить одежду, убраться в хижинах, замочить сушеные продукты, забить коз для жаркого. Кроме того, женщины должны были позаботиться о себе, чтобы на празднике выглядеть наилучшим образом.

Кунте казалось, что старшие девчонки, которых он так часто видел сидящими на ветках деревьев, ведут себя совершенно по-дурацки. Они почему-то постоянно кривлялись и хихикали. Даже ходить нормально не могли. Но он не понимал, почему мужчины оборачиваются им вслед. Что интересного в неуклюжих созданиях, которые не смогли бы выпустить стрелу из лука, даже если бы постарались.

Он заметил, что у некоторых девочек губы раздулись с кулак. С внутренней стороны они прокалывали губы шипами и натирали черной золой. Даже Бинта, как все деревенские женщин старше двенадцати дождей, по ночам варила, а потом остужала отвар из толченых листьев фудано. В этот отвар она опускала ступни и бледные ладони, чтобы сделать их чернильно-черными. Когда Кунта спросил мать, зачем она это делает, она лишь отмахнулась. Тогда он обратился к отцу, и тот ответил:

– Чем чернее женщина, тем она красивее.

– Но почему? – удивился Кунта.

– Когда-нибудь поймешь, – пообещал Оморо.

Когда на рассвете ударили в тобало, Кунта буквально подскочил на месте. Вместе со своими приятелями он побежал к хлопковому дереву, где деревенские барабанщики уже били в барабаны, крича и ругаясь на них, словно те были живыми. Их руки так и летали над туго натянутой козьей шкурой. Вокруг них собралась большая толпа нарядных жителей деревни, которые один за другим начинали двигать руками, ногами, всем телом. Постепенно темп ускорился, и вот уже почти все присоединились к танцу.

Кунта видел такие церемонии не раз – и в начале посевной, и при сборе урожая, и когда мужчины уходили на охоту, и на свадьбах, и при рождении детей, и при смерти. Но никогда еще танец не трогал его так, как сегодня. Сегодня он просто не мог противиться какому-то внутреннему зову. Казалось, все взрослые обращаются прямо к его телу, рассказывая, что у них на уме. Кунта глазам своим не поверил, когда увидел среди кружащихся, подпрыгивающих, изгибающихся людей старую Ньо Бото. Неожиданно старуха дико вскрикнула, прижала руки к лицу, а потом отшатнулась назад, охваченная каким-то неведомым ужасом. Подхватив воображаемый груз, она принялась колотить руками и ногами по воздуху, пока не рухнула в изнеможении.

Кунта повернулся и стал искать среди танцующих знакомых людей. Под одной страшной маской он узнал алимамо. Тот дергался и извивался, словно змея вокруг ствола дерева. Кунта увидел тех, кто, как ему говорили, был старше даже Ньо Бото. Старики покинули свои хижины и ковыляли теперь на подкашивающихся ногах, трясли морщинистыми руками, их почти незрячие глаза щурились на солнце. Собрав последние силы, они пришли потанцевать вместе со всеми – хотя бы несколько шагов. А потом Кунта вытаращил глаза от изумления. Он увидел собственного отца. Оморо высоко вскидывал колени и громко топал. Крича во весь голос, он отклонялся назад, мышцы его дрожали. Потом резко бросался вперед, колотя кулаками в грудь, и продолжал прыгать и крутиться в воздухе, опускаясь с грохотом на землю.