Оскар Хавкин - Дело Бутиных

Едва экипаж с Михаилом Дмитриевичем и Иринархом, — после Томска Стрекаловскому удалось соединиться с Осиповым, — вкатился во двор, Яринский выскочил из своей каморки в деревянном флигеле и кинулся к лошадям, чуть ли не под копыта. Чуткие бутинские скороходы потянулись влажными морщинистыми мордами к своему кормильцу и поильцу, стремясь достать мягкими губами, — узнали, обрадовались.

У Бутина, едва он увидел Яринского, сжалось сердце. Не зря парень здесь. Он помнил уговор с Татьяной Дмитриевной не брать, елико возможно, Яринского в долгую дорогу, поскольку он привык к саду, а сестра многому выучила его, и Петр теперь у нее за главного помощника: в теплицах хозяйничал умело, распознавал безошибочно семена, растения «любили» его, так она про него, — руки умные, живые, терпеливые. Значит, сам выпросился в эту поездку. И не терпится ему остаться с хозяином один на один. Оказалось, что в этот субботний вечер Шиловы в церкви, а потом собирались к сватьям, живущим в Глазковом предместье. В доме прислуги почти никакой — вообще-то держали лишь домоправительницу, кухарку, конюха, ключницу и дворника, — и Бутин велел Иринарху показать Осипову его комнаты и проверить, дабы дорогой гость хорошо устроился; Стрекаловского же попросил позаботиться насчет ужина. Петя меж тем принялся распрягать лошадей обеих колясок. Бутин подозвал его к крыльцу, сел на верхнюю ступеньку, велел сесть и Яринскому.

— Говори, что стряслось! Чего ты здесь прохлаждаешься?

Яринский распахнул зипун, открыв заколотый медной булавкой кармашек, осторожно отстегнул булавку и вынул из кармашка сложенный в несколько рядов листок бумаги. Развернув листок, Бутин сразу угадал Зорин почерк — крупные неровные буквы, сливающиеся строчки, никаких полей, И без точек-запятых, одной фразой: «Мишенька миленький приезжай ради бога поскорей просто голову потеряла как быть не знаю петя скажет цалую зоря».

Не подымая глаз от письма, встревоженный Бутин прикидывал-гадал, что там стряслось в домике на Хиле. Захворали малыши? Зоря заболела? Или Серафима? Для того чтобы голову потерять и не знать, как поступить, должны случиться важные события! Однако же зачем попусту мучиться, ведь «петя скажет», хотя и с малой буквы прописан.

— Ну что молчишь? — обратился он к Яринскому, покорно ждущему, сидючи ступенькой ниже, вопросов хозяина. — Что там за беда приключилась?

Яринский поморгал белесыми ресницами, его некрасивое, широконосое лицо выразило беспомощность, рот округлился — не знает или боится сказать?

— Записка-то как к тебе попала? Туда ездил?

— Зачем туда? Привезли! Это ж Серафима наша, то есть Серафима Глебовна. В Нерчинск с попутным возом. Значит, Татьяна Дмитриевна отлучилась, а она подстерегла — и шасть ко мне в теплицу. Только про какую-либо беду, вот вам крест, ни слова! А чтобы вас лишь разыскать и записочку вам в руки!

— Когда ж она была-то?

— В прошлую субботу, как раз Николай Дмитриевич велели баньку истопить, и вас ждали…

— Ладно про баню, ты мне скажи, очень она расстроена был а?

— Торопилась обратно, и я в страхе. Татьяна Дмитриевна не терпит чужих в теплице. От чужого глаза, говорит, цветам дурно!

Бутин провел рукой по встрепанным соломенным волосам. Парню уже двадцать пять поди, жених, а детства в нем…

— Спасибо, Петя. Молодец, что приехал. Не пойму одного, как тебя сестра отпустила? Бумаги-то и Большаков привезти мог.

— А я сказал, что тетка у меня приболела. А заодно, говорю, могу что надо увезти.

— Соврал, выходит? Насчет тетки?

— Соврал, Михаил Дмитриевич, тетка у меня в Сретенске. И здоровше Топтыгина.

— Ну ладно, я тебя не выдам. А то и я от сестры схлопочу. Ты на каких приехал? На Искристом и Игривом? Молодчина. Собирайся, Петя, чуть свет обратно. Ружья небось в коляске?

Просиявший Яринский повел топтавшихся лошадей в конюшню.

Разговор с Яринским чуть успокоил его. Но ведь не могла Серафима ни с того ни с сего, без особой нужды оставить Зорю с детьми в тайге одних, чтобы искать Бутина в его доме! И записка Зорина, вот она: голова кругом, руки опустила. И коли Зоря и дети здоровы, то что же произошло? Могла бы хоть намек подать, чтобы и он голову не ломал. За ужином придется сообщить о срочном отбытии, найти тому серьезное обоснование, ведь Павел Васильевич не служащий его, обязанный к послушанию, он может и недовольство выразить и даже повернуть оглобли назад.

Один грех за Осиповым был очень заметен: чревоугодие. Недаром Морозовы снарядили дорожный баул баночками икорки, маринованных грибков, нежинских огурчиков, пакетами с копченой осетриной, домашнего приготовления окороком и прочей гастрономией, упакованной в серебряную бумагу, — поверенный наслаждался долгую часть пути изысканной закуской под свой «португал». К тому же Иринарх сделал запасы, используя солидные познания, полученные в «Славянском базаре», «Саратове», у Тестова, Оливье, Лопашова и других купеческих ресторациях и трактирах Москвы. Так что Осипов обижен не был.

О предстоящем отъезде лучше сказать за ужином, ублаготворив стряпчего, а ужин заказать наилучший, не только при участии кухарки, но приняв во внимание широчайшие горизонты Иринарха и изысканный вкус молодого Стрекаловского. Трудностей никаких — в бутинских магазинах, кладовых и на ледниках в изобилии круглый год содержались и первосортная говядина, и телятина, и красная рыба, и соленья, и копчености, и маринады, а уж о винах и говорить нечего! И зверобой, и спотыкач, и наливки, и французские ликеры, и немецкий рейнвейн, и всякие итальянские вина.

— Господин Осипов, — сказал Бутин, заметив, что московский доверенный разомлел, расправившись с телячьей грудинкой, зажаренной в сухарях и поданной с брусничным подливом. — Милейший Павел Васильевич, не будьте в претензии, ежли я вас покину на короткое время. Не сейчас, не за ужином, — он коротко рассмеялся. У него было два рода смеха: суховатый, служебный, чуть ироничный и теплый, широкий, тоже короткий, однако ж из душевных побуждений. — Мне надо в Нерчинск, в нашу контору за важными бумагами, кои вам весьма пригодятся. При вас остается Иван Симонович, близко знающий иркутское купечество, с ним вы вполне сработались, Иринарх Артемьевич исполнит в точности любое ваше распоряжение; наконец, Иннокентий Иванович Шилов, возглавляющий главную контору и находящийся в курсе всех дел фирмы, живой справочник ее прошлого и настоящего. Я обернусь в десяток дней.

Осипов, приступивший к нежнейшему фрикасе из цыплят, коронному блюду Сильвии Юзефовны, иркутской экономки Бутиных, служившей в молодости у Трубецких, потом у Муравьева-Амурского, — так вот, Осипов не выразил ни досады, ни недоумения, выслушав заявление Бутина. О нерчинских бумагах разговор ранее не возникал ни в Петербурге, ни в дороге, но коли надо, так надо, а лишние документы, тем более оцениваемые главой фирмы как важные, не повредят. Однако же длительное отсутствие распорядителя дела нежелательно, что господин Бутин сам отлично понимает, — вилка и нож в ловких руках правоведа серебряно сверкали, давая преувеличенный отсвет на противоположной стене, будто великан расправляется с тушей быка.