Тотырбек Джатиев - Пламя над Тереком

— Смотри ты, — проговорил Федоров, читая радиограмму, — там уже знают, что за нашими героинями охотятся.

— Думаю, — сказал Хатагов, — что и приказ Гиммлера там известен.

— Что ж, — произнес Федоров, — я, пожалуй, подожду, да вместе и поедем.

— Зачем всем вместе? — возразил Хатагов. — Ты езжай, как наметили, а я тем временем подводу для героинь подготовлю. Минут через двадцать выедем и встретимся на аэродроме.

Федоров прошел лесом к месту, где его ждали, вскочил в седло и вместе с автоматчиками шагом поехал к дороге. Когда они выехали на проселочную дорогу, Федоров подозвал к себе автоматчиков и распорядился дальше его не сопровождать, а растянуться и патрулировать дорогу. «Когда покажется комиссар, — тихо сказал он, — будете его и подводу с женщинами сопровождать до Бегомля!» Адъютант Федорова Сергей и двое партизан приняли приказ к исполнению, но Трошков поскакал за Федоровым. Проехав несколько километров, Федоров остановил лошадь и крикнул подъезжавшему Трошкову:

— А ты что за мной увязался, приказа не слыхал, что ли?

— Командир лично приказал сопровождать вас до Бегомля, — ответил Трошков.

— Значит, я для тебя уже не командир? — с укором в голосе сказал Федоров и пустил лошадь рысью.

Хатагов же тем временем вбежал в блиндаж к женщинам и трижды прокричал «ура». Потом пояснил причину своего прихода. Валя вскрикнула и захлопала в ладоши. А Мария подошла к Хатагову и спросила:

— Харитон Александрович, остаться можно?

Лена стояла опустив голову.

— Даже всемогущий комбриг тут бессилен, — отвечал Хатагов. — Приказываю собраться за десять минут! Поедем на Бегомль.

— За десять? — переспросила Валя. — Где это видано, чтобы женщины собирались за такой короткий срок?

— Хорошо, — воскликнул Хатагов, — джигит идет на уступку — за одиннадцать!

Вскоре на дорогу, ведущую в Бегомль, выехала запряженная двумя лошадьми подвода. Впереди, сдерживая горячих лошадей, ехали двое всадников, в которых легко было узнать Хатагова и Золотухина. Позади подводы, на которой сидели Мария Осипова, Лена Мазаник, ее сестра Валя с детьми и бабушка, ехали верхом Макар и Петр Адамович. По дороге к ним присоединялись оставленные Федоровым автоматчики. Ехали долго, и женщины, сидя на сене, подремывали.

На подъезде к Бегомлю Золотухин и Хатагов заметили мчавшегося им навстречу всадника. Пришпорив лошадей, они поскакали прямо на него. Всадник приостановил коня, подъехал ближе и назвал пароль. Но и без пароля в нем узнали Трошкова. Остановились.

— Федоров послал, — говорил он, — беспокоится.

Ночь-то темная.

— Ну, до ночи еще далеко, — ответил Хатагов. — А самолет есть?

— В воздухе, товарищ командир, — отвечал Трошков. — Скоро должен приземлиться.

— Ты домой? — спросил Хатагов.

— Если разрешите, товарищ командир, — просящим голосом проговорил Трошков, — я с вами поеду, тут километра три осталось.

Хатагов кивнул и тронул свою лошадь. Поехали шагом, а когда упряжка стала приближаться, перешли на мелкую рысь.

Въехали они прямо на летное поле, где на взлетной полосе стояла крылатая двухмоторная машина. Федоров махал им рукой. Быстро началась посадка в самолет. Первыми по самодельному трапу поднялись дети, потом Валя с бабушкой, легко поднялась Мария Осипова, а когда Лена Мазаник встала на нижнюю ступеньку трапа, все вдруг услышали громкий голос Хатагова:

— Э, нет, так не пойдет! Ты же совсем босая.

— Да пустяки какие, Харитон Александрович.

То, что было на ногах у Лены, нельзя было назвать даже босоножками. Это были изношенные тапочки, в которых Лена убирала комнаты и коридоры в особняке Кубе. Покидая особняк, она забыла переобуться.

В мгновение ока Хатагов схватил Елену под локти, снял с трапа и легко поставил на землю, а сам снял свои сапоги и приказал:

— Обувай! Уже заморозки пошли, и мало ли что может приключиться.

— Что вы, Харитон Александрович! — вскрикнула от неожиданности Лена. — Я в Москве обуюсь. Да и велики они мне.

— По дороге может быть вынужденная посадка, — говорил Хатагов. — Ноги обморозишь, бери!

— Но это же просто невозможно, — упорствовала Елена.

— А я тебе еще раз повторяю: бери!

В этот поединок между Хатаговым и Мазаник никто не вмешивался. Федоров отвернулся. Летчики с интересом ждали финала.

— Вы шутите, Дядя Ваня! — умоляла Лена.

— Нам нет времени шутить, я приказываю!

Со слезами на глазах от переполнявшего ее чувства благодарности, подчиняясь приказу, Лена обула на свою ногу тридцать пятого размера кирзовые сапоги сорок шестого. И утонула в них.

Хатагов, видимо, слишком ярко представил себе картину этих проводов: Лену Мазаник в огромнейших сапогах, себя, стоящего в портянках, вытянувшиеся лица летчиков — и разразился таким раскатистым смехом, что все сперва вздрогнули, а потом тоже невольно начали хохотать. Даже Федоров, которого вся эта сцена коробила, подошел к Хатагову, обнял его от души и, смеясь, расцеловал.

Когда самолет поднялся в небо и, набрав высоту, лег на курс, Хатагов с партизанами покинули Бегомль и к полуночи приехали в Кременцы. У командирского блиндажа стоял Иван Плешков и поджидал своего любимого Дядю Ваню. Плешков доложил, что в Янушковичи прибыли Тихон Федорович, Лиля и старуха.

— Где ты их поселил? — спросил Хатагов.

— Рядом с Вербицкими, Дядя Ваня.

— Скончался твой Дядя Ваня, — проговорил Хатагов. — Сегодня вечером скончался.

Ничего не знавший о радиограмме из Москвы Плешков с некоторым недоумением посмотрел на Хатагова и уже приготовился сострить по этому поводу, но тут его взгляд скользнул по ногам командира, и Плешков увидел на них вместо сапог белые портянки из парашютного шелка, повитые шнуром. У Ивана, что называется, собственный язык застрял в горле. Бойкий на слово Плешков растерялся и не мог подыскать в своем лексиконе нужного ему эпитета.

Дело в том, что он, Иван Плешков, неделю тому назад с невероятным трудом заказал и доставил Хатагову новые кирзовые сапоги. На все вопросы товарищей, где он достал эти сапоги, Иван отвечал шуткой: «Фея принесла». И теперь бойцы-партизаны, собираясь в красном уголке, после политинформации просили рассказывать им о фее и сапогах. И Плешков с удовольствием повторял, клянясь всеми святыми, что говорит истинную правду, созданную им самим легенду о сапогах:

— Сижу я в секрете. Лес шумит и шумит. Ну, не так шумит, как при ветре, а так чуть-чуть пошумливает. Прислушиваюсь я, присматриваюсь — никого! Как вымерло все кругом. Вдруг вижу — мелькнуло что-то между стволами. Я, конечно, дуло автомата туда потихоньку направляю, а сам думаю: привиделось что-то… Гляжу: не-ет, не привиделось, опять мелькнуло, но поближе маненько, потом еще ближе. Верите, ребята, сердце так и замерло, и сам я вроде даже струхнул, ну, не так чтобы очень, а все же насторожился и стал смотреть во все глаза. И тут-то случилось: чудо не чудо, а только, братцы мои, между стволами невысоко что-то белое пролетело, и, вот вам крест, не вру, летит ко мне девушка, белая накидка на ней развевается, одно плечо обнажено, шея розовая, а сама она вся фигуристая, ну, ужас какая красивая, ножки в золотых туфельках на серебряном каблучке. Летит плавно, как пушиночка, и… и садится рядом со мной. Ну, сами понимаете, дух у меня перехватило, сижу сам не свой, а она говорит мне ласковым голосом: «Вот тебе, Ваня, сапоги, — а я-то на нее засмотрелся и не заметил, что в руках держала двумя пальчиками за голенища новые хромовые сапоги, — бери, не бойся, снеси своему командиру». Говорит она, улыбается, ах, братцы мои, какая улыбка у нее, какая улыбка! Я, конечно, говорю спасибо, а она наклоняется к самому уху и шепчет: «Не за что, Ваня». Хотел я обнять ее, братцы, только рукой пошевельнул, а она и пропала, как облачко растаяла. А сапоги-то, смотрю, стоят. Новые, хромовые, начищенные до блеска. Я хотел взять их, а из голенища-то белочка выскочила и человеческим голосом мне говорит: «Сперва на свою ногу примерь», а сама скок на ветку и была такова, Снял я свою обувку, надел сапоги на свои ноги и… сам знаю, ребята, что чудес не бывает, но только и успел я свои старые ботинки прихватить. Чувствую, что взлетаю вверх, не так, как на самолете, а вроде бы на воздушном шаре поднимаюсь, плавно, плавно. И так до самых верхушек деревьев, а там стоп: ни туда ни сюда. Подумал я, подумал, да зашагал в новых-то сапогах по верхушкам деревьев прямо на базу, в Кременцы. С сосенки на березку, с березки на ель — так и дошел до Кременцов, а как увидел блиндаж Хатагыча, соскочил на землю, переобулся и к нему: «Получай, говорю, подарок». А он: «Где взял?» Я ему: «Фея тебе передала». Ну, он мне говорит: «Иди проспись, потом расскажешь». Я ему после все до ниточки рассказал, вот как вам, ребята, сейчас, чистую правду. Не поверил, но похвалил.