Семён Шуртаков - Вершина Столетова

Оборвав рассказ, Тоня тоже вскочила с соломы и зачем-то спросила:

— Что, уже уезжаешь?

Обоим стало неловко от этого никчемного вопроса.

— Да, надо ехать.

— А завтра приедешь?

— Постараюсь.

— Постарайся. Обязательно постарайся! Ведь у меня здесь ни одной живой души…

«Вот она когда разговорилась!»

За ометом снова просигналили.

— До свиданья!

— До свиданья, — Тоня оглянулась и коротко поцеловала Илью.

Андрианов и Татьяна Васильевна уже сидели в машине, поджидая его.

— Чтобы не торопиться да не опаздывать, тронемся потихоньку. Еще в Березовку за Костиным заезжать.

Андрианов говорил о назначенном на шесть часов бюро райкома.

С тока прямиком поехали на Новую Березовку.

Андрианов с Татьяной Васильевной продолжали начатый еще на току разговор, Илья молча курил. Перед глазами у него все еще стояла Тоня с виноватой улыбкой и тревожным, тоскующим взглядом.

Ей скоро уезжать. А она все еще не сказала, вернется ли сюда. Она говорит только, что без Ильи ей все равно не жизнь, но говорит это безо всякой определенности. То ли она просто не хочет обострять их нынешние отношения, то ли все еще не решила для себя, как быть дальше… «Ни одной живой души…» Нет, не прижилась она здесь, не привилась. И если даже и приедет — только из-за него. И, значит, не по охоте, а вынужденно.

И опять, как в то раннее утро, когда они возвращались с Оданцом из города, перед Ильей встал вопрос: а надо ли Тоню вынуждать?! «Я здесь человек сама по себе, а там, в деревне, буду только при тебе, ради тебя. Долго ли ты такую любить будешь?..»

Он опять вспомнил виноватую Тонину улыбку. Однако же, если разобраться, чем, чем она провинилась перед ним?

Заседание бюро открыл первый секретарь Иванников. Илья знал о нем немного. Знал, что он из учителей, здесь, в районе, второй год, с Тростеневым не очень ладит.

У Иванникова было мягкое, усталое лицо с морщинками у рта и молодыми быстрыми глазами. Говорил он медленно, внятно, отсекая каждую фразу, — видимо, сказывалась профессиональная привычна.

Иванников сказал, что уборка идет к концу и уже теперь можно обсудить некоторые предварительные итоги.

«Да, уборка идет к концу, и Тоне скоро уезжать».

Илья слушал внимательно, но мысли то и дело возвращались к Тоне.

Иванников предоставил слово секретарю по зоне МТС Григорию Степановичу Тростеневу.

Тростенев откашлялся, полистал клеенчатую записную книжку. Он сказал, что доклада делать не будет, а лишь сообщит некоторые цифровые данные по колхозам и кратко охарактеризует работу МТС.

Действительно, говорил он недолго. Перечислил передовые колхозы, назвал отстающих, а затем сказал, что уборка прошла бы куда успешнее, если бы лучше работала МТС. Среди механизаторов низка трудовая дисциплина, партийная же организация не только не вела борьбу с нарушителями, но даже брала их под свою защиту.

Никаких выводов в заключение Тростенев не сделал.

«Сначала хочешь узнать, каким ветром из выступлений подует, — усмехнулся Илья. — Что ж, так оно, конечно, вернее, риску меньше».

Первым выступил председатель староберезовского колхоза Мартьянов. Он сказал, что, если к комбайну вовремя не подошла бестарка, председателю житья потом не дадут, будут везде «прорабатывать»: безобразие, нарушаешь договор с МТС. А вот когда пять бестарок попусту простоят около комбайна целый день, а комбайн так и не пойдет, за это МТС ничего не бывает, тут вроде никакого нарушения нет.

Слово взял Оданец. Как бы отвечая Мартьянову, главный инженер сказал, что МТС действительно часто нарушает договора с колхозами. Главное зло здесь, как уже указывал докладчик, низкая трудовая дисциплина. Ну, куда это годится, когда бригадиры самовольно устанавливают глубину пахоты, а потом пережигают горючее и неизвестно, кто должен за это отвечать. Хуже того: бригадир Брагин отказался выполнить указания агронома Крутинского, то есть вообще плюнул на агротехнику…

«Интересно, многому ли Тоня научилась от этого Крутинского?» — опять подумал Илья.

Затем выступали Костин и председатель вязовского колхоза.

Слушая, Илья незаметно наблюдал за Тростеневым. Тот сидел хмурый, озабоченный и чаще, чем обычно, проводил ладонью по своему бритому темени. Он будто решал про себя какую-то трудную задачу и не мог решить. Время от времени Тростенев поглядывал на первого секретаря, но на лице Иванникова ответа не находил.

Когда Илья попросил слово, Тростенев отложил в сторону записную книжку, насторожился. Насторожились и Сосницкий с Оданцом.

Он начал с того, что лето было трудным вдвойне: поля пострадали от засухи, а партийное руководство держало первый экзамен после той перестройки в работе, которая произошла зимой.

— Я не буду говорить, как выдержан этот экзамен, скажу только, что кое-где и кое в чем перестройка прошла лишь по форме, а не по существу…

Лица Тростенева и Сосницкого выразили недоуменную растерянность, Иванников слушал внимательно.

Дальше Илья говорил о том, что некоторые инструкторы райкома главным в своей работе по-прежнему считают «подталкивание» председателей, «выравнивание» всяких сводок и отчетов, а не живую работу среди колхозников.

Тростенев мрачнел все больше, а Сосницкий понимающе усмехался, словно хотел сказать: с больной головы на здоровую хочешь свалить? Не выйдет…

Усмешка эта задела Илью, но он сдержался.

— Главный агроном МТС, — продолжал Илья, — глядя на партийных работников, руководит колхозами также по старинке, теми же канцелярскими методами, какими он руководил, заведуя райсельхозом. Брагин с Костиным внесли поправку к канцелярскому предписанию, а партийная организация их в этом поддержала. Где же тут нарушение трудовой дисциплины, о котором здесь так много разглагольствовали?

Говоря о причинах затянувшейся уборки, Илья признал, что вина за это лежит, конечно, на МТС. Однако какую-то ответственность следовало бы нести и райкому.

Большие стенные часы пробили восемь.

Решили заседать без перерыва. Курили сначала по одному и дым пускали, скромно отворачиваясь, но чем дальше, тем дымили дружнее и уже безо всякого стеснения. В кабинете стало сумеречно и душно, лица кое у кого посоловели.

Вскоре после Ильи выступила Орешина, тихо сидевшая все время в дальнем углу.

— Не хотела я говорить, да и утерпеть не могу, — сказала Татьяна Васильевна. — Сперва присоединюсь к товарищу Гаранину: плоховато помогает колхозам главный агроном. А теперь скажу от себя. Вот тут шел разговор, кто кого больше подводит: мы МТС или МТС нас. Разговор важный и больной, спору нет, потому что, если бы мы друг друга не подводили, разве так бы дело-то шло?! И думается мне, что райком как раз и должен направлять и работу колхозов, и работу МТС так, чтобы все у нас шло в лад, в ногу. Не то чтобы мы ругались, а райком нас рассуживал, кто прав, кто виноват, и не в том дело, чтобы места колхозам определять, кому первое, кому десятое, а в том, чтобы помогать нам. А теперь поглядим, какую же помощь оказал мне товарищ Сосницкий как представитель райкома. Возьмем ту же уборку…