Семён Шуртаков - Вершина Столетова

— Так вы меня не слышите?

— Абсолютно! — подтвердила довольно чистым голосом Новая Березовка.

— Странно. А я вас так даже очень хорошо слышу.

— Так уж. Нас слышат, а мы нет. Все хорошо, хорошо, а потом вдруг… мембрана, что ли, западает.

Некоторое время в трубке переговаривались два мужских голоса, а потом один из них все так же чисто и ясно сказал:

— Вы передайте товарищу Васюнину, пусть он не сомневается — подготовку к севу мы уже начали. К нужному сроку у нас будет не хуже, чем у людей. Наш «Вперед» сзади всех не останется. И сводку, насчет которой вы звоните, завтра же представим по полной форме…

Не дослушав, Ольга повесила трубку: совсем не сводка ей была нужна! Она встала, прошлась по комнате и остановилась перед картиной, висевшей в простенке. Это была небольшая репродукция, оправленная узенькой рамкой. Случайно наткнувшись на нее в антикварном магазине еще во время учебы, Ольга привезла ее с собой и повесила здесь, в своей рабочей комнате.

На картине был изображен старик, погруженный в глубокое раздумье. Он сидел на каменных ступенях, уронив в ладони узловатых натруженных рук седую голову. Можно подумать, что старик спит — так неподвижен он, в такое глубокое раздумье погружен. Это мираб, человек, распределяющий воду. Солнце палит почти отвесно, ничто не дает тени. При таком солнце земля не может родить без воды. Вода — источник жизни и земного богатства. Каждый хочет получить ее как можно больше, и это очень трудно — дать всем поровну и никого не обидеть. Очень трудно!

Да, какое это благодеяние — вода! Мудрым должен быть человек, которому она доверена. Земля изнывает от жары, ждет воды, и вот она потекла по арыкам, все оживляя вокруг… Однако вместо среднеазиатских полей Ольге представились поля Новой Березовки — тоже иссушенные, ждущие воды. Но только вода для них не благодеяние…

В дверь постучали.

Слегка пригнувшись под притолокой, вошел высокий человек, одетый по-городскому легко — в кожаный реглан, кепку и ботинки. Высота двери была достаточной, чтобы пройти в нее, не нагибаясь, и, видно, человек сделал это просто по привычке.

Ольга узнала в пришедшем дорожного знакомого Илью Гаранина. Как выяснилось еще в вагоне, он оказался из числа тех, кого теперь направляли работать в деревню.

Поздоровавшись еще от порога, Гаранин, заметно и как бы с удовольствием округляя «о», объявил, коротко улыбнувшись:

— Безо всякого дела. На правах старого знакомого. Если некогда, зайду в другой раз.

Ольга предложила стул гостю, а пока придумывала, с чего начать разговор, Гаранин сказал, как бы продолжая старый:

— Знакомлюсь с обстановкой. Был у Васюнина… Ничего, если закурю?

Он расстегнул реглан, достал трубку.

— Говорят, Васюнин раньше райсельхозом ведал? То-то он так сведущ во всем. И вообще впечатление производит солидное. Так что работать с таким начальством… Что? Зря завидую?

Прямой вопрос Гаранина и особенно его открытый пристальный взгляд, с которым Ольга на секунду встретилась, несколько смутили ее.

— Как вам сказать…

— Да нет, это я так, к слову, — улыбнулся Гаранин и принялся раскуривать трубку.

В движениях Гаранина была та медлительность, которая бывает присуща не столь людям неповоротливым, флегматичным, сколь тем, кто убежденно считает всякую суетливость не только никчемной, но и вредной для дела. Черты лица Гаранина были твердыми, хотя и не резкими, правильными, но не холодными. Из-под прямых и по-девичьи тонких бровей смотрели очень спокойные карие, с желтинкой около зрачков, глаза. Они глядели на все так внимательно, точно старались прощупать предмет, проникнуть в его сущность.

— Что за карта? Разрешите?

Ольга не успела ничего ответить, как старенькая карта района очутилась в руках Гаранина. «Хорошо еще, что не новая», — облегченно подумала она и переложила на противоположный край стола трубку ватмана со своим планом.

— Бедновато, — сказал Гаранин, рассматривая карту. — Я говорю, бедновато отпущено природных благ на район. Степь да степь… Ну, а как работается? Небось уже освоились? А я, представьте, все еще нетвердо по здешней земле хожу, то и дело дорогу ощупываю… А главное — не знаю, с чего начать, с какой стороны приступиться.

Ольге понравилась откровенность гостя. Но сама она, боясь лишних расспросов, ответила уклончиво: осваивается, привыкает.

— А сегодня в райкоме, — продолжал Гаранин, — такой разговор вышел. Тут корреспондент из областной газеты приехал, очерк о колхозной парторганизации писать. И райком… как вы думаете, на кого указал райком?

Ольга промолчала.

— На Новую Березовку. Да, да! Я говорю, как же так: партийная организация хорошая, а колхоз слабый, отстающий? Непонятно, говорю. «Войдешь в курс дела, — отвечают, — поймешь: колхоз был отстающим, а сейчас на поправку пошел». И вообще, мол, так прямолинейно судить нельзя… Вот тут и разберись!

Гаранин начал расспрашивать: давно ли упал новоберезовский колхоз, какие урожаи снимает, какой уклон имеет хозяйство.

Так проговорили они около часа, а потом Гаранин вспомнил, что ему сегодня надо побывать еще в ремонтных мастерских, и начал прощаться.

Ольга сказала, что ей тоже надо в главную эмтеэсовскую контору и, значит, — по пути.

Контора станции, раньше теснившаяся в небольшом доме на краю села, теперь занимала два помещения. Главный агроном Васюнин с Ольгой и зоотехник с плановиком размещались в здании бывшего райсельхоза.

Снег перестал. Небо было еще мглистым, но в воздухе — ни единой снежинки. Белизна только что выпавшего снега была почти сплошной, больно смотреть. И необыкновенная тишина стояла кругом, точно снег засыпал, заглушил все звуки.

Ольга сунула руки в карманы своей коротенькой шубейки и так глубоко вдохнула чистый воздух, что ощутила покалывание в груди. И откуда только она взяла, что сегодня плохой день?!

На перекрестке они разошлись. Ольга свернула к конторе, Гаранин пошел дальше.

Илья Гаранин шел в мастерские, чтобы узнать, как подвигается зимний ремонт тракторов.

Улицы после снегопада — белые, чистые, точно прибранные к какому-то празднику. Ни одной резкой линии, все смягчено, приглушено снегом, все стало ниже ростом: дома, деревья, заборы.

Почти бесшумно проехала подвода, в обгон ее, оставляя на нетронутом снегу четкий, до последнего рубчика видный след, промчалась автомашина. В конце улицы к колодцу шли с ведрами две женщины. И все это: машина, лошадь, люди — так отчетливо выделялось на белом, что казалось темнее, резче, чем обычно.

Улица кончилась. Дальше дорога шла в объезд двух глубоких оврагов, за которыми и находились ремонтные мастерские.

Илья свернул на тропинку, ведущую напрямик. Собственно, тропинки никакой не было, она лишь угадывалась под слоем пухлого снега и как бы заново была прочерчена следом лыж.