Семён Шуртаков - Вершина Столетова

А Илья смотрел на товарища, на его сосредоточенно нахмуренное лицо и откровенно завидовал ему в эту минуту. Вот оно, совершенно конкретное дело у человека, строго определенный круг обязанностей. Илья хорошо видел и понимал, сколь сложны эти обязанности, но Оданец точно знал, что ему делать. А где, в каком руководстве, в какой инструкции определено, что делать, чем заниматься ему, Илье Гаранину? Обсуждать вместе с начальством ход ремонта тракторов, делая вид, что ты во всем этом хорошо разбираешься? Выступить перед рабочими, спросить, почему они не укладываются в график, и получить ответ: «Потому что не хватает запасных частей»? Можно еще этот же вопрос обсудить на партбюро, честь честью составить протокол и отослать копию в райком: смотрите, мол, обсуждаем, принимаем соответствующие решения…

— Вот что, — остановившись у стола и опираясь на него крепко сжатыми кулаками, сказал Оданец. — Скатаюсь-ка я в город, с начальством поругаюсь, а заодно и на своем заводе побываю, может, там кое-чем разживусь.

— От разговоров с начальством большого проку ждать, конечно, не приходится, — ответил Андрианов. — А вот насчет завода-то — хорошо бы, больно бы хорошо, Дмитрий Павлыч. Поезжай.

На том и порешили.

Сразу же после обеда к Андрианову заявились председатели ключевского и новоберезовского колхозов.

Председатель ключевского колхоза Татьяна Васильевна Орешина, пожилая, полная, с властным лицом женщина, степенно уселась в кресло, огляделась и строго спросила Андрианова:

— Доколе это будет продолжаться, Алексей Иваныч?

Андрианов почти весело, как показалось Илье, усмехнулся и спокойно начал закуривать. Видимо, он хорошо знал характер Орешиной, знал, что рано или поздно она объяснит, зачем пришла, и пока не торопился расспрашивать об этом.

— Я спрашиваю, доколе будет продолжаться эта бедность? — Татьяна Васильевна окинула критически оценивающим взглядом своего соседа из Новой Березовки и, будто он не к Андрианову пришел, а к ней лично, разрешила: — Садись, товарищ Тузов, чего топчешься. В ногах правды нет.

Тузов — неопределенных лет, темно-рыжий, точно опаленный, мужик среднего роста, с беспокойными, бегающими глазами — действительно топтался около своего стула и никак не мог решиться сесть на него. Насколько Орешина держала себя по-хозяйски смело, настолько тот — робко и неуверенно.

— И в прошлом году, — продолжала Татьяна Васильевна, — они на наш счет прокатились, когда с хлебопоставками затор получился, и в этом мы их выручали.

Андрианов по-прежнему молчал, делая неспешные затяжки.

— Теперь новое дело: те культуры, которые у них плохо идут, к нам передвинули, будто мы живем не поле в поле, а один от другого за тридевять земель и будто земля у нас не одинаковая… Ты меня, Алексей Иваныч, не окуривай, а скажи: долго так будет? Долго они за нашу спину прятаться будут?

— Да ведь мы бы и рады… Конечно… и вообще… — невнятно, проглатывая слова, басом вставил Тузов, — а только, если наш колхоз отстающий, а ваш передовой…

— Вот-вот, — подхватила Татьяна Васильевна. — Вы так привыкли к этому, что скоро, наверное, гордиться будете… Я безо всяких шуток, скоро кулаком в грудь бить будете: не замай нас, мы бедные, мы отстающие!

Когда шел разговор о ремонте, Илья не вмешивался, потому что не все в этом разговоре ему, человеку новому, было понятно: коренные подшипники, сроки. Сейчас, как ему казалось, речь шла о вещах более простых и понятных, и он рискнул спросить Орешину:

— А вы не пробовали по-соседски помогать?

Татьяна Васильевна с нарочитым вниманием обернулась к Гаранину, как следует разглядела его и ответила не без едкости:

— Вы, конечно, человек новый и наших дел не знаете… Разве я только-только не о помощи говорила? И так настоящими иждивенцами стали: и ссуды им даем, и все такое. Или, может быть, за них еще и в поле работать? А они только хлеб получали бы — вот здорово! Не возражал бы, Яким Силантьевич? А?

— Нет, я не про такую помощь, — попробовал было пояснить Илья. — Я про деловую. Чтобы научить их хорошо хозяйство вести. Ну… как, например, вы ведете.

Пряча довольную улыбку, Татьяна Васильевна спросила:

— А откуда ты, мил человек, знаешь, как я хозяйствую? — И прибавила уже серьезно: — Не такое простое дело этому научиться. Это не таблицу умножения заучить: дважды два — четыре, пятью пять — двадцать пять… Да и не об этом сейчас разговор, а о том, что севооборот нам поломали, кое-где хлеб по хлебу сеять придется. Жди урожая! Чтобы уродило, навозцу надо, да поболе, а у вас вон под навоз трактора не допросишься. Уже который месяц поилки на фермах установить не можете.

Андрианов перестал курить, посерьезнел и, явно заминая разговор, сказал:

— Все, что в наших силах, Татьяна Васильевна, — сделаем.

Орешина встала.

— Хоть по весне-то, ввиду такого положенья, и тракторы и бригадира посылай в Ключевское получше, понадежней.

«Вон она зачем приходила!» — подумал Илья.

— Учтем, Татьяна Васильевна, — пообещал Андрианов. — Не обидим.

Председатели ушли.

Когда дверь за ними закрылась, Илья откровенно признался:

— А зачем приходил Тузов, я так и не понял.

— Как зачем? С Орешиной… Ах, да! Ты ведь не знаешь всей подоплеки этого дела.

Андрианов посмотрел в окно на отъезжавших от конторы председателей и пояснил:

— Видишь ли, Орешина — баба прижимистая, скупая. А соседи у них бедные — то помогать, то вообще отдуваться за них приходится. Ну, ясное дело, ей это не по нутру. И вот каждый раз, как новоберезовцы за их спину спрячутся, она, если едет в район, старается и председателя ихнего с собой привезти: пусть, мол, хоть на людях постыдится, может, лучше работать станет.

— Помогает?

— Откровенно говоря, плохо.

В кабинет вошел агроном Николай Илларионович Крутинский, закрепленный как раз за ключевским, а также, по недостатку специалистов, и новоберезовским колхозом.

Это был сухой, аккуратный старичок в старомодном пенсне в золотой оправе. Кустики бровей над пенсне, усы и острую бородку агронома лишь слегка посеребрила седина, на висках же волосы были совершенно белыми. От лба и до самого затылка шла сквозная широкая пролысина. Походка у Крутинского была мелкой, но довольно бодрой для его возраста и почти бесшумной. Илья не слышал, как он вошел в кабинет.

— Небось ругаться приходила? — поздоровавшись, спросил агроном, кивая на окно, в которое только что смотрел Андрианов.

— Ругаться.

— Ничего. Колхоз богатый, а сама она женщина с головой, вывернутся.

— И вы, как агроном, считаете правильно это? — спросил Илья.

— Простите, — подчеркнуто вежливо обернулся к нему агроном. — С кем имею честь?

— Новый секретарь партбюро, — сказал Андрианов.