Семён Шуртаков - Вершина Столетова

— Да, наезжаете вы часто, — не выдержал Илья. — И все цифры у вас в блокноте зафиксированы: столько-то тонн, столько-то центнеров. А вот сколько граммов получили колхозники на свой трудовой день — этого у вас нигде не записано? Наверное, не записано: ну, что могут значить какие-то граммы, когда счет ведется на тонны и центнеры?! А получили колхозники всего по двести двадцать граммов, да и то в порядке аванса… Общественное стадо прибавилось на шесть коров. Хорошо. Но ровно на столько же и убавилось коров в личном пользовании колхозников. Почему об этом помалкиваете? Или у вас это тоже не записано? Напрасно. Во всей Березовке осталось только пять дворов с коровами: завхоз, кладовщик, сам Тузов, два тракториста… словом, на все село пять коров. Не много!

Илья говорил зло, резко. И все же Тростенев сделал еще одну попытку кончить дело миром.

— Тебе, Алексей Иваныч, как члену бюро райкома, я не могу не доверять, — сказал он. — Но в то же время у меня нет никаких оснований не доверять и моему инструктору, который специально сидит на этом. С документальной же стороной дело обстоит явно неблагополучно. Сами же говорите, что никаких уличающих Тузова документов у вас нет… Я дал указание ревизовать колхоз еще раз, однако тревожных сигналов пока не слышно. Может, мы так решим: если вы сумеете доказать факт нарушения договорных отношений с МТС со стороны колхоза, доказывайте, и райком вас поддержит, даст хорошую баню председателю. Остальное же пока подымать не будем. Неизвестно еще — может, новый председатель будет не лучше Тузова. Да и не время сейчас менять правление — горячая пора.

— Нет, Григорий Степанович, — ответил Андрианов. — На полдороге останавливаться давайте уж не будем. Или — или! Чего нам бояться: проведем собрание, послушаем, что народ скажет. Надо думать, не одни горлопаны выступать на нем будут.

— Тогда, может, лучше в закрытом порядке проработать Тузова, на бюро? Тоже не согласен? Говоришь, или — или?

Тростенев задумался и снова провел ладонью по лысине. Сосницкий сидел, обиженно поджав губы, не вступая в разговор.

— Да, или — или! — повторил Андрианов.

— Вам, Григорий Степанович, конечно, виднее, — пряча блокнот, разомкнул наконец свои тонкие губы Сосницкий. — Но идти на поводу у колхозников…

— Нет, конечно, райкому идти на поводу ни у кого не пристало, — сказал Илья. — Но прислушиваться к колхозникам, к народу — не мешает.

Тростенев еще подумал, еще погладил бритую голову, и его вдруг будто осенило.

— Правильно, товарищ Гаранин, — в первый раз за весь разговор обратился он к Илье. — Совершенно верно. Партийному руководству отрываться от массы нельзя. Однако ж… однако ж, если на собрании все ваши карты окажутся битыми, пеняйте на себя, товарищи.

— А на собрании, — с многозначительным видом вставил Сосницкий, — могут и такое спросить: как так, товарищ Гаранин с Тузовым пил? Пил. Почему же теперь против выступает?

Илья от неожиданности потерял дар речи. А впрочем, что ему было говорить?! Объяснять, что они выпили с Тузовым только по одной стопке, а не всю бутылку?

Андрианов обескураженно смотрел на Илью и молчал. Сосницкий силился скрыть торжество, но это ему плохо удавалось.

— Я однажды ночевал у Тузова, — выдавил наконец Илья. — Ужинал. Только и всего.

— Но ведь ужин-то был с выпивкой? — Сосницкий опять торжествующе улыбнулся, и опять Илья не знал, что отвечать.

— Лично мне этот факт стал известен только недавно, и я, не разобравшись, не хочу делать скоропалительных выводов, — отечески внушительно сказал Тростенев. — Однако имейте в виду, что, если вы затрудняетесь дать объяснение здесь, на собрании это сделать будет во сто раз труднее. Словом, заранее снимаю с себя всякую ответственность. Тебе, Алексей Иваныч, как члену бюро, придется за все отвечать самому.

— Что ж, волков бояться, говорят, и в лес не ходить! — Считая разговор оконченным, Андрианов поднялся. — Пошли, Илья Михайлович.

Пока выходили из райкома, Илья коротко рассказал Андрианову о своей злополучной ночевке у Тузова.

— Теперь-то ясно, — ответил Андрианов. — Только как бы эта история боком нам не вышла. Видел, как он тебя поддел? То-то…

Село, погруженное в темноту, уже спало. Только у Тростенева да в одном из отделов райисполкома горел свет.

— Ох, любит ночные бдения, — кивая на окна тростеневского кабинета, сказал Андрианов. — Особенно любит председателей исповедовать по ночам. Лучше, говорит, впечатляет. Прояснишь, говорит, ему мозги в том или другом вопросе, а он, пока до дому доберется, все это наедине с собой хорошо обдумает, никто не помешает… А председатель-то с зари на ногах, и с зарей ему снова подниматься надо, и еще, сидя в кабинете, о другом думать начинает: удастся ему в эту ночь поспать или не удастся?

Из репродуктора на площади послышались гудки автомобилей, приглушенный гул засыпающего города, затем медленно начали бить куранты…

В тишине села бой Кремлевских курантов звучал по-особенному отчетливо и торжественно.

Ольга вышла из здания бывшего райсельхоза и тихой, пустынной в этот обеденный час улицей направилась домой. Попадались лишь редкие, разомлевшие от жары прохожие, да лениво копались в горячей придорожной пыли куры. Собаки врастяжку валялись в тени заборов и, высунув розовые языки, смотрели на все с совершенным безучастием. В такую жару лень было даже лаять.

На повороте показался фанерный домик на колесах — походная мастерская МТС. Из нее вылез загоревший, пропыленный Гаранин, в рубашке с закатанными рукавами, в широких светлых брюках.

Машина тронулась дальше, на усадьбу МТС, а Гаранин спорым своим шагом пошел наперерез Ольге, видимо тоже направляясь домой.

— Из Новой Березовки, — сказал он, здороваясь. — А ты домой? Значит, по пути. С дороги надо хоть умыться… Фу! Ну, и жара! Язык к нёбу присыхает…

Гаранин начал рассказывать, что видел, что слышал в Березовке.

— А там, между прочим, тебя ждут сегодня. Не забыла?

Ольга сказала, что не забыла, сейчас пообедает и поедет. До вечера, надо думать, успеет.

Продолжая разговаривать, они остановились около дома Ольги.

Из калитки выбежал Юрка и повис на ремне у Гаранина.

— Дядя Илья, опять поломалась, — огорченно сказал Юрка. — И так пробовал и так — не идет!

Юрка говорил об одной хитроумной машине, которую как-то смастерил для него Гаранин. Машина — по своему виду нечто среднее между автомобилем и трактором — заводилась торцовым ключом и некоторое время могла самостоятельно двигаться по кругу и даже подавать сигналы. Игрушка нравилась Юрке, но часто ломалась, и с ней было много хлопот.

— Что ж, давай тащи свой перпетуум. — Гаранин с виснувшим на нем Юркой прошел в калитку и опустился на траву. — Сделаем профилактический ремонт… А ты, Оля, занимайся своими делами, на нас не обращай внимания.