Григорий Анисимов - От рук художества своего

— Зачем, скажи, ты напугала моего лучшего слугу? — спросил эмир.

Царица ночи зловеще усмехнулась:

— Я отнюдь не думала никого пугать. Я приходила в тот день за другими…

— Но ты же на него замахнулась? — сказал эмир.

— У меня на то не было причин, — сказала смерть. Ее лик убийственно и мрачно передернулся. — Я не замахивалась на твоего слугу, — сказала она, — я всплеснула руками от удивления.

— Чему же ты так удивилась, подруга Скорби и Печали? — спросил эмир.

— Я удивилась его забывчивости: ведь я ему назначила встречу в Саратове через неделю, а он еще тут разгуливает, в Бухаре… А скакать ему ровно семь ден — я ждать не могу.

Вспомнив эту притчу, Растрелли усмехнулся.

— Правленье мое к концу идет, — Петр тяжело вздохнул. — Намаялся я вдоволь, домой прихожу — от усталости ни рук, ни ног не чую. Сотворишь мой конный статуй в добром художестве — вот хорошо-то будет. На Литейном дворе в меди отольешь. Тебе сколько пудов для себя понадобится?

— Да пудов триста пятьдесят — четыреста.

— Немало, однако, не одну пушку из таких пудов отлить можно… Подобный статуй мне в Германии видеть довелось, когда в одном парке фонтаны осматривал, — так там три превеликие лошади есть, на них мужик стоит, у той лошади, что в середке, изо рта, а у крайних коней из ноздрей вода течет. Кругом тех лошадей ребята из мрамора сидели, воду пили, а пониже их двенадцать каменных орлов да других птиц и животных — из всех вода текла. Сделано было изрядно, дивная работа.

— Да и у нас штука выйдет изрядная! — с уверенным достоинством воскликнул скульптор.

— В искусстве твоем я не сомневаюсь, примеры и образцы мастера высокой руки ты нам показал. Ты скажи, что я мог бы тебе для вспоможения сделать? И в какие расходы обойдется подобный статуй — прикинь-ка сей момент…

Растрелли призадумался. "Без жалованья тяжко. Деньги талант кормят, без них никак нельзя. Просить государя о продлении контракта не весьма удобно, раз сам того не предлагает. Лить коня и фигуру на Литейном дворе, делать барельефы, чеканить — для всего нужны мастера, помощники, а они задарма работать не станут, им надобно из своего кармана приплачивать. Пожалуй что, в тысячу все и встанет.

Как же тут быть-то? Лишнее назовешь — бережливый царь обидится. Меньше скажешь — и того хуже, после добавки не допросишься. Да, невзгоды делают человека осторожным. В прежние годы я таким осмотрительным не был…"

— Ну ты, граф, что-то долго прикидываешь. По моей препорции сия работа на две тысячи потянет, — сказал Петр. — Неужто не хватит?

Скульптор почесал подбородок и развел руками.

— Должно хватить. Я лишнего не возьму, а только то, что стоит работы. Заказ мне по душе — статуй выйдет взрачный, изящный, достойный императора, в коем толикие добродетели имеются.

Петр посмотрел на скульптора, хитро прищурился. Втайне он еще раз порадовался, что такого мастера удалось выцарапать.

Он подошел к художнику, взял его крепко за плечи и, заглядывая в глаза, доверительно сказал:

— Мне еще никогда так сильно не желалось получить от разного художества, как этот конный статуй. Отчего — и сам не пойму. Мы из Италии триста штук скульптур в Россию притащили, а твоя среди них первой должна быть. Так — то! Ты когда начинать желаешь? — тихо спросил Петр.

— Мне форму надобно с вашего лица снять первым делом. Сие завтра же утром здесь у меня свершить можно, ежели время у вас найдется. И еще потребна мне для сверки форма с коня императора Константина, что в Риме…

— Я в пять встаю. В шесть буду завтра у тебя! А форма с римского коня будет доставлена тебе в полтора месяца. До завтра! — заключил Петр и кликнул денщиков, чтоб одевали.

Растрелли склонился в почтительном и благодарном поклоне.

а другой день, едва забрезжил рассвет, в доме Растрелли поднялась беготня. Каждый знал, что ему делать. Растапливали печь, очищали и зажигали свечи и канделябры, готовили материалы, инструменты. Озабоченный скульптор ходил по мастерской, придирчиво проверяя — все ли так, как следует, ничего не упущено ли. Грузный, строгий, сосредоточенный, он походил на главнокомандующего, который в последний раз осматривал поле предстоящего боя.

Слава богу, все было готово. Растрелли выглянул во двор. Холодный ветер налетал резкими порывами, гудел и выл. Оловянное небо нависало сердито и тяжело, словно и ему было зябко и беспокойно. По дальнему краю его окаймляла широкая свинцовая полоса. Сорванные с деревьев и крыш колкие снежинки впивались в лицо.

Скульптор нырнул обратно в уютное тепло мастерской.

Он с нетерпением ждал государя. Топтался, прислушивался, стоял у окошка. Он весь был наполнен томительным ожиданьем будущей работы. И преисполнен гордой важности и какого-то непонятного торжества: не каждый день и не всякому скульптору доводится снимать форму с лица живого императора, самого Петра Великого. "Тебе и в самом деле пофартило, Бартоломео Карло Растрелли, — подумал он, — да так, что и сказать невозможно!"

Он встречал на себе взгляд сына — одобрительный, восторженный. Обожание сына добавляло ему сил, уверенности в успехе. А Франческо внезапно увидел отца в новом свете. Важный заказ делал отца в его глазах человеком еще более замечательным и необыкновенным.

Наконец-то прибыли. Подкатили богато убранные царские сани, обитые красным бархатом. Разгоряченные кони подымали головы, натягивали поводья, часто дышали, сдувая с губ набежавшую пену.

Петр вошел с мороза свежий, ликующий, в настроении самом благодушном. Ни малейшего следа усталости, вчерашней мрачной грусти не осталось в нем. Растрелли радостно приветствовал его, глубоко кланялся. Теперь для него важность особы государя несколько отходила на второй план. Он видел перед собой только модель, и модель была в хорошем расположении духа, а это для работы было как раз то, что нужно.

Петр с улыбкой спросил:

— Что будешь учинять со мной? Я в твоей власти, жду распоряжений…

— Ваше величество, комиссия вам предстоит такая. Сейчас я быстро приготовлю гипс. Вы будете лежать вот здесь, на топчане, — он точно подогнан по вашему росту.

— И когда ты только успел? — изумленно спросил Петр, не скрывая радости.

Он сам был мастеровой и знал, какую выгоду дает любой работе предусмотрительность. Радение, не упускающее из виду каждую мелочь.

— Да пришлось ночь не поспать… Так вот, все займет не более получаса, ваше величество, — продолжал Растрелли деловито. — Поелику вы говорить и видеть все это время не будете, я дам вам в руки грифельную доску. При надобности вы мне написать наводите. Мой сын и мастер Андрей Хрептиков будут мне помогать. Втроем мы управимся скоро!