Серо Ханзадян - Мхитар Спарапет

— Тэр Бархудар! — обратился Бек к мелику Хндзореска. — Пройдем-ка в твой шатер. Может, не один я голоден, а? Что скажешь?

Бархудар просиял от удовольствия и поклонился. «Что-то у Бека на уме? — подумал мелик, приглашая всех в свой шатер. — Неспроста он впервые оказывает мне такую честь!»

Расселись на разостланных перед шатром коврах. С высот просматривалась вся восточная часть Араратской долины. А чуть дальше — левее Малого Масиса — текла река Тгмут, утопало в тумане Аварайрское поле…

Опершись спиной о большой камень, Давид-Бек смотрел вдаль… Казалось, острый взгляд его видел сквозь тьму веков героев Аварайра [61] В 451 г. н. э. армянские воины под предводительством легендарного полководца Вардана Мамиконяна в неравной схватке с превосходящими силами противника разгромили персидское войско. .

Всего несколько месяцев назад тот самый инок Мовсес, который вот сейчас сидит перед ним, читал в монастырской келье: «…Из рода Мамиконянов — пал храбрый Вардан, из рода Хорхоруни — мужественный Хорен… И доблестный Артак, и дивный Тачат… И жены нежные Армянской страны…» [62] Из книги историка V века Егише «О Вардане и армянской войне».

— Где вы, о храбрецы?! — забывшись, громко возгласил Бек.

— Кто? — удивленно спросил сидевший против него Мовсес.

Бек не сразу пришел в себя. Посмотрел на инока и подумал: не Егише ли это? И что он напишет о нынешних днях в назидание грядущим поколениям, что скажет о людях Еревана, Варанды, Лори, обо всем армянском народе, который снова встал на борьбу за свою независимость, за родину, как тогда, на поле Аварайра… Бек протянул руку к медному подносу, взял кусок вареной баранины и подал Мовсесу:

— Ешь, брат мой! Так будет не вечно. Гонениям на наш народ придет конец. Обязательно придет…

Мовсес ничего не сказал. Мысли инока были далеко, там, где навсегда осталась его Арусяк…

Заговорили мелики. Все были озабочены судьбой Еревана — матери городов армянских.

Покончив с едой, Бек обтер руки травой, на которой еще не высохла роса, и обратился к Мхитару:

— Бери полк «Опора страны» в подмогу своим воинам и лети в Ереван. Возьми с собой и мелика Бархудара с его войском, дай знать ереванцам, что вы идете на помощь. Прорви ночью кольцо осады, выведи народ из города и спасай его любой ценой! Все понял?!

— Повеление будет исполнено! — вытянулся Мхитар.

Мелик Бархудар опять был польщен столь высоким доверием.

Кёпурлу Абдулла паша рвал и метал. Неудачи следовали одна за другой. Уже пятьдесят один день сидит он под Ереваном. Потерял под стенами этого злосчастного города несколько тысяч воинов. На каждое орудие у него оставалось не больше десяти ядер. Обоз застрял в горах Ширака, и кто знает, когда прибудет на место. На исходе мука, нет и риса. От постоянного употребления мяса люди болели цингой. Аскяры мучились от боли, жевали траву и желтую глину. Изнуряла и невыносимая жара. Сотни воинов болели желудком, умирали от лихорадки.

А Ереван все держался. Паша ума не мог приложить: на что надеются эти армяне, зачем сопротивляются, не сдаются? Бессильную свою злобу Абдулла сорвал на беззащитных селах, уцелевших в отрогах Арагаца, в гаварах Ниг и Цахкотн. Он приказал ограбить их и сжечь дотла, а людей угнать в плен.

Сераскяру не давали покоя вести, доходившие до него из Высокой Порты.

«Султан недоволен тобою, любимый мой Абдулла, — писала ему сестра — перл султанского гарема. — Поскорее кончай с этим проклятым Ереваном и иди на урусов. Великий визирь ропщет, послы Франции и Англии недовольны. Твое промедление на руку московскому царю. Поспеши, брат мой!»

«Поспеши! — повторил про себя паша. — А разве я не спешу? Ох уж эти мне европейцы. Взяли в тиски слабовольного султана и вертят им как хотят».

Такими тяжкими думами полнилась голова сераскяра, когда однажды на рассвете в его лагерь явились паша Сари Мустафа и паша Реджеб. Узнав об их прибытии, Абдулла вскочил на коня и поскакал навстречу.

Сомнений и огорчений как не бывало, едва сераскир увидел, с каким войском пришли к нему на помощь Сари Мустафа и Реджеб. Крепкие и сытые, довольные доставшейся им в грузинской стране добычей, воины эти готовы были броситься в огонь и в воду. Лагерь ликовал по случаю прибытия подкрепления. Глаза Абдулла паши увлажнились. Он обнял и поцеловал соленые губы Сари Мустафа паши, прижал к груди молодого, высокорослого, чуть косившего Реджеба — его сераскяр видел в первый раз.

— Кто остался в Гяндже? — спросил Абдулла паша.

— Там десять тысяч вооруженных воинов, — ответил Сари Мустафа. — А что же это у тебя ничего не получается, сераскяр ага?

— Плохи дела, дорогой, — вздохнул Абдулла, — аллах свидетель, эти армяне сошли с ума! Они жаждут смерти, и только!

— Да, орех попался крепкий. К сигнахам Арцаха и вовсе невозможно подступиться, в Варанде уничтожен корпус Шахин паши.

Паши объехали расположившихся новым лагерем прибывших воинов. Здесь же грудами лежали награбленные вещи: серебряные чаши, имеретинские ковры, узлы с парчой и шелками из Тифлиса. Кишмя кишели куры, овцы и прочая живность. Тут же стояли двухколесные арбы с впряженными в них быками, на которых, как затравленные зверьки, жались большеглазые юные грузинки, отроки и совсем еще малые дети.

Абдулла паша остановил лошадь перед большим отрядом янычаров. Черноволосые, рыжие и совсем светлые, бородатые янычары угрюмо смотрели на сераскяра. Глаза у них были как у барсов, жаждущих крови, — глянуть страшно. Не одного султана повесили они на площади Ат-Майдан в Стамбуле!

— Салям храбрейшим сынам Магомета! — приветствовал их сераскяр.

Войско рявкнуло в ответ что-то неопределенное, глухо и недружно.

— Ереван падет перед вами! — продолжал Абдулла. — Клянусь пятой пророка, что никому не позволю взять и сотую долю из вашей добычи.

— Иншалла! — на этот раз единодушно ответили янычары.

— Пусть сам аллах ведет вас.

Абдулла паша остался на ночь в шатре Сари Мустафа паши и Реджеб паши. Штурм решено было начать ранним утром. Войску роздали жалованье. Пленных увезли в сторону Аштарака. Наставили пушки на город. А пока, в ожидании рассвета, прирезали не одну сотню барашков и стали пировать. Сари Мустафа подарил Абдулла паше двух прекрасных грузинок. Липкими от вина и от жира губами мерзкий сластолюбец стал лобызать нежные лица затравленных пленниц.

В беззвездной ночи из-за Гарнийских гор поднялся необычный кровавый серп луны и зловеще повис над раскинувшимся на скалах Ереваном.

Скоро османский лагерь, распластавшись подобно тигру, уложившему голову на лапы, погрузился в короткий тревожный сон.