Серо Ханзадян - Мхитар Спарапет

Четырнадцать лет он как ветер носился из одной страны в другую, вечно голодный, бездомный. Спал на обочинах дорог, на свалках у постоялых дворов — словом, всяко испытывал судьбу. В одну из лихих годин пошел даже на воровство, но и этим не наполнил утробы — голод сжимал кольцо на его шее все крепче и крепче. С отчаяния уже было руки на себя наложил, да вдруг встретил Мхитара.

Теперь Есаи — сотник в войске спарапета. И в хурджине у него столько серебра, что он мог бы купить три пары быков. Теперь даже мелики говорят с ним уважительно.

Год назад сын приезжал повидаться с отцом в Дзагедзор. Есаи при встрече, не стыдясь людей, плакал, уронив голову на плечо сына. Артавазд был уже настоящим мужчиной.

— Отец, — сказал сын, — я пришел просить милости: выкупи меня у хозяина.

Есаи пошел к спарапету. Мхитару понравился молчаливый парень с большими натруженными руками. Он выкупил его, наделил семью пахотной землей и по просьбе отца назначил старшиной в то самое село, откуда они родом. Есаи, в свою очередь, отдал Артавазду все, какие у него были, деньги. С этим парень и уехал в село.

Мягкая улыбка скользнула под мокрыми усами Есаи. Радовало, что сын не посрамил его, за год сколотил хорошее хозяйство, женился, выстроил себе новый дом.

Дождь не переставал, а между тем надвинулась ночь, и продолжать путь было уже небезопасно. В лесу стоял такой густой туман, что, хоть обопрись на него, — не упадешь. Есаи вспомнил про свинарники, что на полпути к их селу. Повернул коня в сторону ущелья: тот послушно пошел на запах дыма. Скоро они разглядели едва различимую полоску огня. Лес наполнился лаем собак.

— Эй, люди, придержите собак! — подал голос Есаи.

Кто-то прикрикнул на взбесившихся собак и открыл дверь ограды свинарника. Всадники въехали. Свиньи, сбившись в кучу, толпились вокруг маленького сарайчика. Бородатый мужчина запалил факел.

— Кто вы? — спросил он не без тревоги.

— Служилые люди, — ответил Есаи. — Может, ты знаешь меня? Я ваш односельчанин, сотник Есаи. Не приходилось слышать?

— Ну как же это не приходилось? — словно оцепенел факелоносец. — Как же, брат Есаи… Тэр сотник! В такую-то иудину ночь, в такой ливень пожаловал к нам!.. Верно, важное дело привело? — Он подошел, поздоровался. — Я Мартирос, тэр сотник. Не помнишь небось?

— Какого рода будешь?

— Арчанц [41] Арч — медведь. я! Мартирос Арчанц!

— Ну как же, как же!.. — весело заулыбался Есаи. — Это ведь у твоего деда все, что было на нем, стянул медведь?

— Да, и с того самого дня нас прозывают Арчанц.

— Ну, здравствуй. Рад с тобой свидеться, Мартирос. Помоги, мы промокли, как мыши, угодившие в кувшин с таном [42] Тан — сыворотка. .

Коней поставили под навес. Вошли в хижину-времянку, сооруженную из нетесаных каменных глыб. Обстановки в ней не было никакой. У стены на медвежьих шкурах лежали двое. Они проснулись от шума, потерли кулаками сонные глаза. Есаи похлопал одного по спине.

— Эй, Голодный Азария, ты все еще жив? — прокричал Есаи на ухо разбуженному человеку и засмеялся. — И теперь ешь сырую зайчатину?

— Боже правый! Да это никак наш Есаи?

— Именно он и есть! — Есаи поцеловал Азарию в колючие усы.

Другой был гусан Етум. Худой, с клинышком редкой бороденки. Заспанный, он недовольно поморщился и про себя подумал: «Заставят петь, черти. Не дадут человеку передохнуть».

Со двора вошли люди, что занимались с конями.

— Затопите тонир, — попросил сотник, — мы насквозь промокли и два дня не ели горячего.

Свинари запалили огонь в маленьком тонире, что был тут же, в самой середине помещения.

— Эге, и Етум здесь! Веселую же ночку мы проведем! — воскликнул Цатур, узнав гусана. — Откуда ты родом, пиликающий брат?

— Из Хндзореска, — ответил гусан. — Я шел в Мегри. Ночь настигла в пути. Спасибо, добрые люди приютили.

— Из Хндзореска, говоришь? — Цатур пододвинулся поближе к пламени, что подымалось из тонира. — Я слыхал, в вашем селе ослепляют третьего сына в семье, чтобы сделать его гусаном. Так ли это?

— Простит тебя господь, брат воин! — с обидой сказал Етум. — Сущая ересь. Разве может христианин совершить такое? В нашем селе, правда, много гусанов. Больше ста человек. Не от хорошей жизни люди идут бродяжить.

— А много таких, что задом открывают дверь?

— Зря глумишься. Где сейчас нет нищих?

Есаи протянул Мартиросу серебра:

— Бери, зарежь нам за то поросенка.

Мартирос почесал волосатый затылок:

— Но как же, Есаи? Для тебя, и вдруг за деньги?..

— Старую собаку не учат, бери! — настоял Есаи. — Ты гол как сокол, я это знаю. А завтра твой хозяин заберет у тебя за поросенка сына. Ну, бери же!

Вскоре поросенок, уже выпотрошенный, висел вниз головой над тониром. Зашипело сало, и все вокруг наполнилось запахом жареного мяса. Заскулили собаки у дверей. Гусан Етум шумно глотнул слюну: уж очень аппетит разыгрался. Мартирос вертел поросенка, а сам разговаривал:

— Ты ушел, брат Есаи, и как в воду канул. Мы уж думали, не увидим больше тебя. Слава богу, вернулся, и голова на плечах. Очень рады…

— А вам, крестьянам, как живется? — спросил Есаи.

— Благодарим, — не сразу ответил Мартирос. В голосе его послышалось скрытое недовольство. — Дай бог долгой жизни Давид-Беку и Мхитару тоже: избавились мы от персов… Теперь можно бы свободно дышать… Да, говорят, турки?.. А, Есаи? Ты там поближе к Беку и спарапету, что скажешь?

— Слышен лай! — мрачно проговорил Есаи. — Как знать, может, и начнется война. Да только не горюйте, мы к ней готовы.

— Да, родные, будьте готовы. Не дай бог снова попасть в лапы волков.

— Бог милостив, — вздохнул Есаи, — он судья праведный: одной рукой наказывает нас, а другой, по своему милосердию, помогает.

— Да будет нам благословение божье… — прошамкал гусан. — Не разверзнется над нашей страной чаша небесного гнева.

Поросенок тем временем изжарился. В румяные его бока вонзили небольшие деревянные вилы и вытянули из тонира. Свинари насыпали на плетенный из веток шиповника поднос соли, нарезали просяного хлеба. Все вынули свои ножи и приготовились. Есаи толкнул локтем Семеона. Тот извлек из хурджина небольшой бурдючок и три деревянные кружки. Сотник разлил по чашам тутовую водку и роздал свинарям. Гусан пить отказался.

— Видно, нет у тебя горя, Етум, — запихивая в рот большой кусок мяса, промолвил Цатур, — заливать нечего.

— Какое уж там нет! Если бы я насыпал свои горести в Аракс, река запрудилась бы, — покачал головой гусан. — Есть ли на свете хоть один армянин без горя на душе?

— Ладно, не сердись! — воскликнул Семеон. — Лучше спой нам. А то сидишь тут, не пьешь и не поёшь. Какому же черту ты брат?

— Дай ему сначала наесться досыта, а уж тогда и споет, — вмешался Есаи.