Ярослав Васильев - Разведка

Они прорвались. Батарея так и не успела пристреляться как следует, когда на её позиции ворвались красноармейцы. А снизу, от реки, уже гремело ответное «ура» и шли в атаку спасённые солдаты соседнего полка. За свой подвиг заместитель командира стрелкового батальона по политической части двести шестого стрелкового полка девяносто девятой стрелковой дивизии капитан Борис Яковлевич Вайнштейн получит звание Героя Советского Союза. Только об этом он уже не узнает, ведь утром следующего дня немецкое командование попытается уничтожить плацдарм. Наши бойцы отобьют все пятнадцать атак, но в последней, самой яростной, схватке вражеская пуля настигнет капитана.

Вот он смотрит на нас со старой фотографии, навсегда тридцатичетырехлетний. Борис так никогда и не вернётся в институт к своей мечте строить самолёты. И никогда не возьмёт в руки самую высокую награду своей страны. Только… так ли важны были ему золотая звезда, звание и почести? Ведь не за ними он шёл в Харьковский военкомат в сорок первом. И не ради них он вел в атаку в сорок четвёртом. Другого он хотел — чтобы сейчас, почти через три четверти века, мы могли писать и читать эти строки. Чтобы никогда не знали в своём доме гари пороха и свиста падающих на город бомб. Чтобы знали войну только из книг, только из хроник. Только из памяти. Памяти, в которой навсегда останутся имена, навеки вписавшие в нашу историю две даты. Огненный сорок первый — победный сорок пятый.\

Ветки кустарника над тропой затрещали, но всё же поддались. «Уф, — выдохнул Егор Антонович. — Веткам им что, с годами только крепче становятся — лишь бы ствол да корни не засохли. А вот люди… годы мои, годы». И тут же мысленно себя одёрнул: ну, годы, ну и что? Никогда себе поблажек не давал и от дела возрастом не отнекивался. Вон в Гражданскую пару лет до семнадцати накинул — а теперь скоро прадедом станет, и возрастом отговариваться совсем стыдно. Да и некому сюда ходить, кроме него. Как помер в прошлом году однополчанин Никифор, так и некому. «Последний из могикан», — усмехнулся Егор Антонович, вспомнив любимую книгу. А ведь и правда последний. Потому раскисать нельзя, никто другой не сделает. И недалеко от города, если по прямой через овраги — совсем недалеко. Не то что по шоссе, а потом через насыпь. Врач как раз для здоровья гулять советовала, мол, свежий воздух для сердца полезен. Недалеко… если бы не три банки краски за спиной.

Проклятый склон наконец-то закончился, рюкзак полетел на землю, и Егор Антонович сел, прислонившись к горячему от июльского солнца памятнику. Надо отдышаться — а потом, пока светло, подкрасить порченые зимой места на ограде и доске с именами. Пусть нынче память о прошлом не в цене — от неё теперь принято брезгливо отворачиваться — он всё равно будет ходить сюда. Были бы рядом дети или внуки… но они с недавних пор граждане другой страны. Просто так из России теперь не приехать — говорят загранпаспорт нужен, да и денег за год не накопишь. Тьфу! Хорошо, хоть Наденька не дожила до такого непотребства.

Старик с кряхтением встал, разогнулся, потирая затёкшую поясницу. Хватит сидеть, делом пора заниматься. Хорошо бы ещё и фигуры от птичьих следов почистить… вот только ни до будёновки красноармейца, ни до пилотки солдата ему не дотянуться. Он, может, и попытался бы — но проклятый осколок из сорок второго оставил слишком нехорошую память… Нога вдруг заныла, и боль принесла воспоминания. Дважды он готовился умереть на этом месте. Первый раз — в восемнадцатом, когда на два «максима» и полсотни винтовок шли петлюровские цепи. А за спиной бежали из города семьи коммунистов и просто люди, которые хорошо знали, что творится, когда «жовто-блакитний» флаг входит на улицы. Второй — в сорок первом, когда немцы рвались к железнодорожной ветке.

Егор Антонович положил кисточку в банку и, прищурившись от солнца, посмотрел на юго-запад, где в сторону горизонта убегала полная выгоревшей травы равнина. Зрение у него и сейчас ясное — но даже и так он указал бы каждое место. Вон там стояла батарея. Ей, помнится, командовал капитан с необычной фамилий — Абрамчик. А вот там погибли братья Иванишвили: один из танков всё-таки сумел прорваться во фланг, да так и остался стоять обгорелой коробкой, утащив за собой двух весёлых грузинских парней. А там… с холма он видел каждого, и каждый раз до крови закусывал губу. Потому что его миномёты молчали. Их время пришло потом, когда смолкло последнее орудие и успокоившиеся немцы пустили по шоссе транспортёры с пехотой… Их время пришло к вечеру, когда один за другим грузовики превращались в кашу из плоти и горящего железа.

Тогда он думал, что ребят внизу переживёт не на много, может, до обеда. Но ночью пришёл приказ отступать, «костлявая» не успела. Задержалась на полвека с лишним, чтобы прибрать его здесь же и оставить лежать в овраге, как товарищей. Кто будет искать одинокого старика? У всех нынче дела поважнее: украинец ненавидит русского, русский — еврея. Еврей презирает и того и другого и думает, как обоих облапошить. Мало их всех деды в детстве пороли… или не смогли. Не смогли, потому что плечом к плечу полегли вон там внизу, где и сегодня гудит асфальтовой струной новенькое шоссе. А Егор Антонович как мамонт. Вот вымрет — и уйдёт с ним последняя память.

— Что-то я сегодня совсем расклеился, — вздохнул старик. Хотя ясно чего — первое лето один. А про следующее лучше и не загадывать.

— Дедушка, вы неправильно красите.

Обернувшись, Егор Антонович увидел двух подростков лет тринадцати. Девочка пыталась стряхнуть с юбки налипшие репья, а мальчик с видом знатока продолжил:

— Тут сначала старую краску надо счистить, а потом уже снова. Хотите, помогу? У меня с собой даже шкурка есть.

И не дожидаясь разрешения, начал соскабливать присохшие хлопья. Чуть позже к нему присоединилась и девочка, перед этим вежливо представившись: «Это Горя. А я Аня, — и отстранив Егора Антоновича. — Дедушка, отдыхайте — мы сами».

Старик хмыкнул: «Надо же, тёзка [5] Горя — уменьшительное от Єгор (украинск.), в русском — Егор. », после чего отошёл в сторону, у детей и правда выходило куда сноровистей. Всё-таки кисточка не его занятие. Из железок чего смастерить — пожалуйста. А эти пострелята вон как быстро управляются, Егор Антонович так и не надеялся. Думал, ещё раза два придётся ходить, не меньше.

— Всё, — Аня докрасила последнюю звёздочку. — А Мишка твой — трепло полное, — бросила она Горе, — «случайно здесь поставили, по ошибке»…

— Это кто же такую ерунду-то сказал? Между прочим, в этом месте за город два раза сражались, потому и памятник такой. И вообще застава на дороге тут ещё с петровских времён стоит!