Элисон Уэйр - Джейн Сеймур. Королева во власти призраков [litres]

– А лорд Томас?

– Увы, мадам. Король не склонен проявлять к нему снисхождение.

Леди Маргарет и лорда Томаса обвинили в измене, и они оба томились в темнице в ожидании смерти. Генрих сообщил эту новость Джейн, войдя в ее покои и прогнав дам движением руки. Он был настроен мрачно.

– Дело такое ясное, что ни лорды, ни представители палаты общин не колебались, – рассказывал он. – Но так как ничего преступного в их связи не было и вы вступились за Маргарет, я избавлю ее от наказания.

Джейн невольно задрожала:

– А ей об этом сказали?

Глаза Генриха засверкали.

– Пока нет.

Джейн опустилась на колени рядом с его креслом:

– Генрих, умоляю вас, избавьте ее от терзаний. Представьте, каково это – думать, что умрешь всего в двадцать лет. Она ведь поверит, что это неминуемо произойдет; королева Англии только что была обезглавлена. Маргарет, наверное, считает, что ее сожгут на костре. О Генрих, она так страдает душой, что и представить нельзя.

Король выслушал ее с хмурым лицом.

– Вы думаете, я не могу представить, как чувствует себя человек, ожидающий казни? – спросил он. – Ей следовало думать раньше, когда она обещала себя в жены, не спросясь.

– Но Генрих, она сделала это не ради того, чтобы нанести вам оскорбление.

– Но меня это оскорбило! – рявкнул он. – Вы с Кромвелем, похоже, забываете, что поступок этих двоих не только лишил меня ценного политического актива, но и угрожал самой моей жизни!

Джейн схватила его руку и сжала ее:

– Я знаю их обоих, Генрих. И не могу поверить, что лорд Томас замышлял покушение на ваш трон.

– Он Говард! – крикнул король. – Они все имеют виды на трон так или иначе. Саранча, вот кто они! Дорогая, вы невинная женщина с добрым сердцем. – Он сжал ее руку. – Чтобы порадовать вас и Кромвеля, я дарую жизнь обоим. Но пока они останутся в Тауэре. Надеюсь, это вас удовлетворит.

Вот и хорошо. На данный момент этого достаточно. Джейн из благодарности горячо поцеловала руку мужа и сказала:

– Вы самый добрый и милосердный король из всех, когда-либо живших.

Генриху похвала понравилась, Джейн это видела, хотя он сохранил озабоченный и расстроенный вид.

– Вы же не думали, что я казню собственную племянницу? – пробормотал он и потерся носом о ее шею. – Я слишком люблю ее, хоть она и вела себя так легкомысленно, что нанесла урон моей чести. И она моя единственная наследница. – Вдруг, к величайшему изумлению Джейн, он заплакал.

– Генрих, что случилось? – вскричала она, обнимая его за широкие плечи.

Неужели он все еще горюет об их потерянном ребенке?

– О Боже, Джейн! Я едва могу говорить об этом. Я только что был у врача. Мой сын тяжело болен.

Джейн видела при дворе герцога Ричмонда всего два дня назад. Она заметила, что юноша кашлял и имел багровый румянец на щеках. Однако он смеялся со своим закадычным другом, сыном Норфолка, беспечным графом Сурреем, и она ничуть не обеспокоилась. Герцог Ричмонд не сильно нравился ей – заносчивый юнец, склонный к жестокости, – но он был отрадой для короля.

Генрих рыдал на груди у Джейн:

– У него слабость в груди. Врачи говорят, надежды нет. Мой мальчик, мой драгоценный мальчик! О Джейн, почему Господь так наказывает меня? Когда дело касается того, кому передать корону, каждый мой шаг оборачивается разочарованием. Я собирался объявить Ричмонда своим наследником и преемником на троне, чтобы парламент подтвердил это, хотя, конечно, он стоял бы в ряду претендентов после детей, которые могут родиться у нас. Но отныне некому наследовать мне, кроме этой глупой девчонки в Тауэре. Теперь вы понимаете, почему меня так расстроил ее проступок?

– О дорогой, я понимаю, и мне очень жаль Ричмонда. Неужели доктора ничего не могут сделать?

Генрих промокнул глаза большим белым платком:

– Ничего! Он теперь в руках Господа.

В ту ночь тень появилась снова. Генрих заснул, выплакавшись, а Джейн лежала, не смыкая глаз, заключив его в объятия. Вдруг на фоне деревянной стенной панели возник неподвижный темный силуэт.

Джейн прижалась к теплому телу Генриха и зажмурилась. Дрожа всем телом, она думала: «Какое новое несчастье предвещает появление этой тени?»

Потом заставила себя открыть глаза. Тень исчезла, и Джейн опять засомневалась, не привиделось ли ей это. А может, приснилось? Вероятно, это была какая-то игра света.

Но когда четыре дня спустя умер герцог Ричмонд, она вспомнила свое видение.

Генрих был безутешен.

– Это проклятая Анна и ее брат – они отравили его! – выпалил он, когда они стояли и смотрели на посиневшее безжизненное тело, одетое в герцогское платье. – Я всегда знал, что они замышляют!

– Но Генрих, они мертвы уже два месяца, – попыталась образумить его Джейн. – Разве существуют яды с таким медленным действием?

Но спорить с ним было бесполезно.

– То, что они ему дали, фатально подорвало его здоровье, – не унимался Генрих. – Врачи считают, что он хворал уже несколько недель и только потом болезнь стала явной. Нет, Джейн, это их злой умысел!

Джейн вспомнила ночную тень. Неужели это Анна приходила за Ричмондом? Если так, то она не могла бы придумать более убийственного способа отплатить Генриху за то, что тот подписал ее смертный приговор. Ей никак не успокоиться. Нужно свести счеты со всеми. И преследовать женщину, которая заняла ее место, у нее имелись причины. Как легко было поверить, что Анна и после смерти мстит удачливой сопернице.

Смерть Ричмонда держали в секрете.

– Я не хочу возбуждать страхов по поводу наследования, – мрачно объяснил Генрих.

За последнюю неделю он постарел. По ночам приходил в постель к Джейн за утешением, а не удовлетворять желание. Печаль прорезала на его лице новые морщины, в рыжих волосах появилось больше седины. Джейн стала замечать, что Генрих переедает и набирает вес. Время от времени его беспокоила старая рана на ноге, и он не всегда мог наслаждаться охотой, которую любил, или заниматься упражнениями, в которых нуждался.

Норфолку, как тестю Ричмонда, Генрих поручил обернуть тело герцога в свинец, отвезти на телеге в приорат Тетфорд в Норфолке и скромно упокоить там.

Генрих тут же пожалел об этом распоряжении. Вызвали Норфолка, и Джейн очень удивилась, увидев, что короля вдруг обуяла ярость.

– Почему вы не похоронили моего сына с подобающими ему почестями? – закричал он. – Я отправлю вас в Тауэр за это!

– Но я всего лишь исполнял приказания вашей милости, – раздраженно оправдывался Норфолк. – И когда я удостоюсь заключения в Тауэр, пусть Тоттенхэм станет французским! [24] Пусть Тоттенхэм станет французским! ( англ . Tottenham shall turn French!) – поговорка, возникшая во времена правления Генриха VIII, когда Англию наводнили ремесленники из Франции. Смысл ее объясняют двояко: либо это насмешка над верой во что-то несбыточное, вроде русского «Когда рак на горе свистнет», либо укоризна людям, перенимающим обычаи заезжих чужеземцев в ущерб своим. В XVIII в. она существовала в несколько другой форме: Tottenham is turned French! – Тоттенхэм офранцузился!