Имоджен Гауэр - Русалка и миссис Хэнкок

Ох, сколько же запросить-то? Шесть тысяч? Восемь? Десять?

Мистер Хэнкок вспоминает, как сидел в домашнем кабинете вечером накануне прибытия русалки, одинокий и несчастный, страшно угнетенный своим бедственным положением.

Он подходит к столу и садится.

Берет свое перо, нагретое пальцами посетителя, и приписывает к цифре еще один ноль.

Затем передвигает лист бумаги обратно по столу, почти ничего не видя от волнения и страха.

Посетитель мельком взглядывает на исправленную сумму и коротко произносит:

– Идет.

Мистеру Хэнкоку приходится стиснуть зубы, чтобы челюсть не отпала. Он и не предполагал, что все окажется так просто. Он продал диковину капитана Джонса за двадцать тысяч! Этого достаточно, чтобы расплатиться со всеми долгами; достаточно, чтобы нанять кухарку на сто лет вперед; достаточно, чтобы стать совсем другим Джоной Хэнкоком.

– Ваш хозяин, – обращается он к главному, – кто бы он ни был…

– Да?

– Он… он видел мою русалку?

Все мужчины как один снова поворачиваются к комоду.

– Он слышал о ней восхищенные отзывы, – отвечает чиновник. – Так что какая разница?

– В ней ведь нет ничего привлекательного. Люди представляют себе русалок совсем иначе.

Посетитель слегка раздражается.

– Но это русалка, верно? Мой хозяин хотел заиметь русалку – и теперь заимел.

– Она же, с позволения сказать, просто уродливая.

– Зато настоящая. – Посетитель разглаживает лацканы редингота и смотрит на своих спутников. – Как она выглядит – не важно. Все хотят заполучить в собственность русалку, но только мой хозяин отныне таковой владеет. Мы уже можем идти, мистер Хэнкок? Или у вас есть еще какие-нибудь вопросы?

– Да-да, пожалуйста. Я более чем удовлетворен. – Заметив, что мужчины задерживают взгляд на русалке, он становится между ней и ними. – Вы заберете ее потом, когда заплатите.

– Конечно, конечно.

– Я провожу вас, с вашего разрешения.

Мистер Хэнкок ведет посетителей через контору, где клерки таращатся на них во все глаза. Во дворе дети канцелярского торговца играют в догонялки со своей черной собачкой: с визгом бегают взад-вперед по каменным плитам, а домашний питомец прыжками носится за ними. Важные господа идут через двор скованной, осторожной походкой, неуклюже отступая в сторону, когда кто-нибудь из ребятишек подбегает слишком близко. В конце концов самый младший мальчик налетает на ноги старшего чиновника, опрокидывается наземь и хватается за коленку. В следующий миг мистер Хэнкок закрывает и запирает дверь за своими благодетелями. Потом бессильно приваливается к ней и пытается отдышаться, чтобы не вызывать лишнего любопытства у своих клерков. Он не знает, что и думать. Поднимает перед собой руки – они дрожат.

Маленькие мальчишки, проходя мимо, барабанят пальцами в окно кабинета мистера Хэнкока. Мгновение спустя он слышит, как шалуны тарахтят своими палками по сточным решеткам в мостовой и что-то взахлеб обсуждают звонкими голосами. Если он повернется от стола, то увидит, как их фигуры вплывают в волнистую свиль оконного стекла, извиваются и искажаются в ней. Увидит блеск золотистых головенок и сморщенные чулки на ногах, когда дети припустят бегом и в два счета исчезнут за краем окна.

Сегодня воскресенье, день исхода, и дептфордские семьи приступают к своим редким развлечениям с удвоенной решимостью, поскольку день выдался не по сезону погожий – наверное, последний такой в нынешнем году. Женщины надевают яркие платья и капоры понаряднее, мужчины сажают малышей на плечи, и они выходят из домов со своими детьми и собачками, снаряженные мячами и битами, удочками и веерами, завернутым в чистую тряпицу хлебом и кошельками с тщательно пересчитанными монетами. Дородные матроны с девичьим удовольствием берут своих благоверных под руку; молодые поклонники оказывают робкие знаки внимания своим возлюбленным; доковые рабочие собираются компаниями и, расстегнув на груди рубахи, откупоривают свои первые утренние бутылки пива. Все они проходят дорогой вдоль реки, направляясь к увеселительным садам Воксхолла, или к зеленым холмам Гринвича, или к широким лугам Блэкхита, где гуляет вольный ветер и в небе пляшут разноцветные воздушные змеи. Они наполняют улицу топотом, смехом и криками, которые далеко разносятся над сверкающей рекой, пускай и вонючей. Женщины в гребных шлюпках взвизгивают и придерживают капоры; мальчишки без всякой опаски бегают между кормой и носом, ходящим ходуном вверх-вниз.

Мистер Хэнкок остается за столом в своем кабинете. Теперь он богат, но, как всякий человек с огромным опытом управления чужими деньгами, он ни минуты не испытывал лихорадочного желания тратить неожиданное богатство на излишества (разве что заказал новое шерстяное белье на случай холодов да пряных булочек с коринкой). Часть денег он отложил на приданое Сьюки и на обучение ее кузенов какому-нибудь ремеслу, но в остальном его планы не изменились, просто стали масштабнее. Он по-прежнему будет строить дома, конечно же, только теперь не с одной террасой, а с двумя, и не здесь. В конце концов, зачем строить в Дептфорде, если средства позволяют строить в Лондоне?

Так что сделать предстоит очень и очень многое, вот почему он сидит за работой в своем кабинете.

Да и не с кем ему гулять.

В детстве он бежал вприпрыжку впереди сестер, среди таких же топочущих ног, слыша за спиной предупредительные окрики Эстер, но их отец редко выходил с ними, а их мать давным-давно умерла. Девочки – Грейс, Дорри, Рейчел и Сюзанна – иногда тоже бежали, стараясь не отставать от него. Они неслись, как стайка щенков, задыхаясь от восторга до рези в груди, но Эстер строго звала их обратно к себе, и правильно делала.

– Держитесь рядом со мной, – шипела она, костлявая девушка, и в ту пору такая же строгая и опрятная, как сейчас. – Идите чинной походкой. Иначе люди подумают, что вы дурно воспитаны.

– Но они же бегают, – говорил он, указывая рукой на ребятишек, исчезающих за углом в облачках пыли.

– У них есть матери.

Тогда он, и Филип (чье тело разбухло чудовищным пузырем ко времени, когда его вынесло на берег реки, всего синего и обкусанного рыбами), и Рейчел (тайно сбежавшая с любовником в Бристоль, чтобы никогда не вернуться), и Грейс (умершая от кровотечения при рождении первенца), и Дорри, и Сюзанна, и даже сама Эстер притихали и брались за руки. Они все равно приплясывали на ходу, но теперь неуверенно, не чувствуя себя вправе прыгать и скакать столь же беспечно, как другие дети.

Сьюки ушла до вечера: к утренним молитвам она явилась уже в своем любимом крапчатом платке, повязанном вокруг плеч, и все время, пока мистер Хэнкок распевно читал, нетерпеливо перебирала ногами, томясь желанием поскорее побежать к заставе, чтобы встретиться там с сестрами. В последние дни племянница ведет себя строптиво, как рассерженная кошка, смотрит на него подозрительно, но ничего не говорит. Это все из-за продажи русалки, знает мистер Хэнкок.