Имоджен Гауэр - Русалка и миссис Хэнкок

Мистер Хэнкок трясет головой. «Зачем заводить осла, если средства позволяют завести скаковую лошадь?»

– Там открываются большие возможности, – говорит он.

– У вас деньги. – Джем тычет в него пальцем. – А следовательно, вы и создаете возможности. – Он озирается кругом. – Заявляю вам, вы ничем не лучше чиновников из Адмиралтейства. Они жмутся обеспечить нас работой, на которую мы имеем полное право, а теперь и вы поступаете с нами точно так же.

Слова причиняют мистеру Хэнкоку боль, неожиданную для него самого.

– Я купил здесь землю, – протестует он. – Хорошую плодородную землю в Ледивелле. Я буду выращивать фрукты и овощи, мне потребуются рабочие руки…

– Сбор фруктов! – фыркает Торп. – Работа для детей! Работа для старух! Но не для моих ребят! Непревзойденных, сэр, поистине непревзойденных мастеров своего дела! Нет уж. Если мы не можем строить корабли, позвольте нам хотя бы строить дома.

– Нанять вас – значит просто-напросто сделать благотворительный жест, – говорит мистер Хэнкок.

– Жест единения со своими земляками. – Мистер Торп собирается поставить ногу на порог, но спохватывается: сдергивает шляпу с париком вместе и прижимает к груди. Голова у него совершенно лысая до самого темени, а дальше покрыта редким седоватым пухом. – Послушайте, сэр, – умоляюще говорит он, – нам не прожить без постоянной работы.

– Мне очень жаль, – отвечает мистер Хэнкок.

С минуту оба стоят в смятенных чувствах, не зная, что еще сказать. То есть Джем Торп наверняка знает, что хочет сказать (ибо один или два раза он набирает в грудь воздуху и переступает с ноги на ногу, словно намереваясь опять разразиться речью), но он сомневается, следует ли говорить такое, а потому в конечном счете сохраняет молчание.

Откуда-то издалека доносится голос – короткий звонкий крик, похожий на птичий и настолько отдаленный, что мистер Хэнкок вообще не обращает на него внимания. Однако Джем Торп, встрепенувшись, наклоняет голову набок и прислушивается. Крик повторяется, теперь чуть ближе:

– Папа-а!

– А, мои дети, – говорит корабельный плотник.

И они действительно там, в конце Юнион-стрит, – мальчик в белых чулках и девочка в белом фартучке, которые кричат во всю мочь, сгибаясь пополам от натуги.

– Иди домой! – зовут они, приставив ладони рупором ко рту. – Мама спрашивает, куда ты запропастился!

– Мои дети, – повторяет он. – О них вы не думаете. До них вам нет дела, разумеется. Иду, иду! – Он машет детям рукой. – Мне очевидно, что наши трудности вас не волнуют. Нисколько. Но это плохо говорит о вас, сэр, не о нас.

Мистера Хэнкока раздирают противоречивые чувства. Он постарался извлечь всю возможную выгоду из русалки, неожиданно оказавшейся в его собственности, уберечь свою репутацию от посмеяния и хоть немного подняться в обществе. Он ничего не загадывает наперед, но чрезвычайно воодушевлен новыми заманчивыми перспективами: строить жилье там, где его предки никогда не строили, причем для людей, которые много выше него по происхождению и общественному положению.

Но готов ли он заплатить за это столь дорогой ценой?

– Джем… – дрогнувшим голосом произносит мистер Хэнкок, когда мистер Торп уже двигается прочь. – Джем, погодите минутку. – Он спускается с крыльца и идет следом за корабельным плотником, который нерешительно замедляет шаг и наконец останавливается. – Вообще-то, у меня есть работа для вас.

– Да?

– Да. Я потерял корабль. – Мистер Хэнкок топчется на месте. Он еще толком не думал, чем заменить «Каллиопу», и теперь принимает решение почти бессознательно, точно под страхом смерти. – Мне нужен новый.

Несколько мгновений мистер Торп молчит. Прищуривает глаза, будто пытаясь решить хитрую задачу на вычисление, предложенную мистером Хэнкоком.

– И вы заплатите нам по справедливости?

– Да, конечно. И все отходы – вся щепа и стружка – тоже ваши.

– Как и должно быть.

– Как и должно быть.

Дети Джема Торпа вприпрыжку подбегают и подсовываются под отцовские локти с одной и другой стороны. Глаза у них возбужденно блестят, плечи вздымаются от частого дыхания. Мистер Торп кладет ладонь на затылок сына.

– Договорились, – кивает он. – Ну а теперь мне пора домой.

– Вы удовлетворены? – спрашивает мистер Хэнкок. Дети молча таращатся на него.

– Вполне, – отвечает Джем Торп. Он по-прежнему не улыбается, но лоб у него разглаживается и спина распрямляется. – Именно такая работа мне и нужна.

– Хорошо. И да, Джем, еще одно.

– Слушаю вас.

– Я замыслил новое предприятие, и для него мне необходим корабль немедленно. Что-нибудь скромное и годное для плавания: ходить придется только в Северном море, не дальше. У вас есть на примете приличная посудина?

Мистер Торп прищуривается:

– Северное море? Не ваша сфера, я бы сказал.

– Мы всегда должны быть готовы к переменам. Только так и выживаем.

– Да, пожалуй, я знаю, что вам подойдет. «Единорог», стоящий на стапелях в доке у Митчелла. На него покамест не нашлось покупателя. Сходите взгляните, коли интересно.

– Премного вам признателен.

Джем Торп стремительно направляется прочь; дети висят у него на руках, делая по несколько резвых прыжков на каждый его длинный шаг. Мистер Хэнкок прикрывает ладонью глаза от алого закатного солнца и смотрит им вслед, слыша доносящиеся с разных сторон крики невидимых женщин, которые выходят на порог и зовут домой единственных своих любимых. Колокола церкви Святого Павла и церкви Святого Николая начинают звонить, словно переговариваясь между собой, и в переулке за домом поднимается топот детских ног. Мистер Хэнкок возвращается к собственному своему порогу, где его не ждет ни жена с раскрытыми объятиями, ни дети, горящие желанием поделиться впечатлениями дня.

Ладно хоть кошка с нахальным мявом выскальзывает навстречу из тени.

Мистер Хэнкок наклоняется к ней, чтобы почесать за ухом, но она бьет лапой по руке и трусит прочь с выгнутой спиной и вскинутым трубой распушенным хвостом.

– Да и черт с тобой, – бормочет он. В одиночестве шагая через прихожую, обратно к своему холодному пирогу, он вдруг невесть почему вспоминает Анжелику Нил: такое ощущение, будто она сейчас вот прошелестела мимо него во мраке.

«Что меня держит здесь? Сколько еще мне терпеть? – думает мистер Хэнкок. – Господи боже, мне невыносимо мое одиночество!»

Он наконец облекает в слова мысль, уже давно в нем поселившуюся: «В Дептфорде нет ни единой женщины, способной составить мое счастье».

Анжелика сходит с ума от отчаяния; подобного с ней никогда еще не случалось. Два дня она бродит по своим комнатам, безостановочно плача. Горе демоном сидит у нее на груди по ночам и висит на плечах днем, заставляя разражаться слезами из-за каждого пустяка. В первый вечер, объятая паническим страхом, она написала Джорджу письмо и заплатила за доставку; она простояла у окна всю ночь до самого утра, но ответа так и не дождалась. От любой пищи во рту у нее остается мерзкий вкус золы. Ей тошно видеть миссис Фрост, которой не удается полностью скрыть свое удовлетворение от того, что мистер Рокингем убрался с глаз долой.