Джоджо Мойес - Дарующий звезды [litres]

Свен пришел в замешательство:

– Мардж, ты, наверное, бредишь! Я тебя не оставлю!

– И будешь ждать меня двадцать лет? Ты ведь знаешь, сколько мне дадут даже по обвинению в непредумышленном убийстве. А если меня обвинят в предумышленном убийстве, срок будет еще больше.

– Но ты ведь не сделала ничего плохого!

– Думаешь, это их хоть немного волнует? Ты же знаешь, как делаются дела в нашем городе. А они устроили на меня самую настоящую охоту.

Свен посмотрел на Марджери как на полоумную:

– Я никуда не уеду. Даже и не надейся.

– Тогда я больше не желаю тебя видеть. Все, я лишаю тебя права голоса.

– Что? О чем ты толкуешь?

– Мы с тобой видимся в последний раз. Это одно из немногих прав, которые у меня здесь имеются. Право не принимать посетителей. Свен, я знаю, ты хороший человек и сделаешь все, чтобы мне помочь. И – клянусь Богом! – я очень люблю тебя за это. Но сейчас речь идет о Вирджинии. Поэтому ты должен обещать мне, что сделаешь все, о чем я прошу, и никогда больше не привезешь нашу дочь в это ужасное место. – Марджери прислонилась к стене.

– Но как насчет… судебного процесса?

– Я не хочу, чтобы ты там присутствовал.

– Нет, это какой-то бред! – Свен решительно поднялся. – Даже слушать не желаю. Я…

Марджери повысила голос, шагнула вперед и схватила Свена за руку, пытаясь его остановить:

– Свен, у меня ничего не осталось. Ни свободы, ни достоинства, ни будущего. Единственное, что у меня есть, – это надежда, что у этой девочки, моего сердечка, существа, которое я люблю больше всего на свете, жизнь сложится по-другому. Поэтому, если ты говоришь правду и действительно меня любишь, сделай так, как я прошу. Я не хочу, чтобы детство моей дочери знаменовалось визитами в тюрьму. И вы оба не должны смотреть, как я чахну неделя за неделей в тюрьме штата, с завшивленными волосами, провонявшая парашей, поверженная узколобыми фанатиками, которые заправляют этим городом, медленно, но верно сходящая с ума. Нет, я не могу допустить, чтобы моя дочь все это видела. Ты сделаешь ее счастливой, я знаю, ты можешь, а когда будешь рассказывать ей обо мне, то говори лишь о том, как я ездила по горам верхом на Чарли, делая свое любимое дело.

Свен сжал руку Марджери. У него вдруг сорвался голос, и Свен продолжал качать головой, похоже толком не понимая, что делает:

– Мардж, я не могу тебя оставить.

Она выдернула руку. Взяла спящего младенца и осторожно положила на руки Свену. Затем наклонилась вперед, крепко зажмурилась и поцеловала ребенка в лобик, замерев на секунду. После чего открыла глаза, словно желая навеки вобрать в себя образ дочери.

– До свидания, родная. Мамочка тебя очень любит.

Марджери легко коснулась кончиками пальцев руки Свена, словно давала инструкции. И пока Свен пребывал в глубоком шоке, Марджери О’Хара, резко выпрямившись, крикнула надзирателю, чтобы тот отвел ее в камеру.

И ушла, ни разу не оглянувшись.

Верная своему слову, Марджери больше не принимала посетителей. Свен был последним. Когда в тот же день Элис принесла в тюрьму бисквитный торт, помощник шерифа Даллес с грустью, поскольку он действительно любил испеченные Элис бисквитные торты, заявил, что ему очень жаль, но мисс О’Хара однозначно сказала, что сегодня не желает никого видеть.

– Какие-нибудь проблемы с младенцем?

– Младенца здесь больше нет. Она еще утром отдала ребенка папочке.

Помощнику шерифа Даллесу было действительно очень жаль, но правила есть правила, и он не мог силой заставить мисс О’Хара принять Элис. Однако он все же согласился взять торт, обещав отнести его мисс О’Хара чуть позже. А когда через два дня Кэтлин Блай пришла навестить Марджери, то получила тот же ответ, а за ней и София, и миссис Брейди.

Когда Элис в смятении отправилась домой, то нашла на крыльце Свена с малышкой на руках, ее глазки-пуговки таращились на непривычные солнечные зайчики и качающиеся тени деревьев.

– Свен?.. – Элис спешилась, привязав поводья к столбику. – Свен, что, ради всего святого, тут происходит?!

Он не осмеливался посмотреть на нее. Вокруг глаз у него залегли красные круги, и он старательно отворачивался от Элис.

– Свен?!

– Она самая упрямая женщина во всем Кентукки, чтоб ей пусто было!

И словно по сигналу, малышка начала орать – пронзительно и надрывно, – не выдержав потрясений, вызванных столь резкими изменениями в своей жизни всего за один день. Свен похлопал дочь по спинке, но, к сожалению, безрезультатно, и тогда Элис, выступив вперед, забрала у него Вирджинию. Свен поспешно закрыл лицо покрытыми рубцами ладонями. Малышка уткнулась в плечо Элис, потом откинула голову, крошечный ротик недовольно сложился буквой «О» в знак протеста, что незнакомая тетя оказалась не мамой.

– Свен, мы это уладим. И заставим Марджери прислушаться к голосу разума.

– С какой стати? – покачал головой Свен; его голос звучал подавленно. – Она права. И это самое ужасное. Она совершенно права.

Через Кэтлин, которая знала всё и вся, Элис нашла женщину в соседнем городке, согласившуюся за небольшую сумму выкормить младенца, поскольку она только что отняла от груди своего. Каждое утро Свен отвозил малышку в обшитый белой вагонкой деревенский домик, где маленькой Вирджинии были обеспечены еда и уход. У Свена кошки скребли на душе – как-никак ребенок должен находиться с матерью, – и Вирджиния очень скоро ушла в себя, ее глаза смотрели вокруг настороженно, палец постоянно находился во рту, словно она больше не считала этот мир приятным и безопасным местом. Но что еще им оставалось делать? Ребенок был накормлен, Свен мог начать искать работу. Элис и девушки могли двигаться дальше более-менее нормально, и если у них у всех ныло сердце и сосало под ложечкой, то тут уж ничего не поделаешь.

В Бейливилле воцарилась почти цирковая атмосфера, веселая суматоха, по сравнению с которой концерт Текса Лафайета был встречей выпускников воскресной школы. Когда новости о дате начала судебного заседания поползли по городу, общественные настроения начали меняться, причем не всегда в положительную для Марджери О’Хара сторону. В город стали стекаться представители разветвленного клана Маккалоу из Теннесси, Мичигана и Северной Каролины. Некоторые из них уже несколько десятилетий не видели Клема Маккалоу, однако в настоящий момент были обуреваемы идеей возмездия за смерть своего горячо любимого родственника и в скором времени взяли себе за правило собираться или перед тюрьмой, или перед библиотекой, выкрикивая оскорбления и угрожая отмщением.