Мадлен Миллер - Песнь Ахилла [litres]

Я в отчаянии поворачиваюсь к столпившимся вокруг воинам, хватаю их за ноги. Пожалуйста, хриплю я. Пожалуйста.

Но они не глядят на меня, они смотрят на своего царевича, на старшего сына Приама, на его безжалостный ход. Я запрокидываю голову и вижу, что он уже рядом, уже занес руку с копьем. Я слышу только, как вздымаются и опадают мои легкие, только шум воздуха, который грудь набирает и выталкивает из себя. Копье нависает надо мной, накреняется будто кувшин. И затем – летит вниз, проливается в меня ярким серебром.

Нет! Мои руки взлетают в воздух, будто перепуганные птицы, пытаясь отразить неумолимое движение копья к животу. Но против силы Гектора я слаб как младенец, и мои ладони сдаются, опадают красными лентами. Наконечник опаляет меня такой болью, что я перестаю дышать, и по всему животу, вскипая, разливается агония. Моя голова вновь ударяется о землю, и последнее, что я вижу, – склонившегося надо мной Гектора, который с серьезным видом проворачивает во мне наконечник, будто помешивает еду в котле. Последнее, что успеваю подумать: Ахилл .

Ахилл глядит с пригорка на битву, темной тучей ползущую по троянской равнине. Ни лиц, ни отдельных воинов он распознать не может. Наступающие войска движутся к Трое, будто прибой к берегу; мечи и доспехи чешуей блестят в лучах солнца. Ахейцы теснят троянцев, как и предсказывал Патрокл. Вскоре он вернется, и Агамемнон преклонит перед Ахиллом колени. И они снова будут счастливы.

Но он не чувствует в себе этого счастья. Внутри он весь словно заледенел. Корчащееся внизу поле брани, словно лицо Горгоны, постепенно обращает его в камень. Змеи все копошатся перед ним, свиваются в темный узел у стен Трои. Там пал царь или царевич, идет борьба за тело. Кто же? Он приставляет ладонь к глазам, но не может ничего разглядеть. Патрокл ему обо всем расскажет.

Он видит все обрывками. Воины идут по берегу, по направлению к стану. Одиссей, прихрамывая, шагает рядом с остальными царями. У Менелая что-то в руках. Свешивается перепачканная травой нога. Из-под сделанного наспех погребального покрова торчат спутанные локоны. Благословен будь этот лед внутри. Он держится еще считанные секунды. И затем – его оглушает.

Он хватается за меч, чтобы перерезать себе горло. И только наткнувшись на пустоту, вспоминает, что отдал меч мне. Антилох хватает его за руки, и все начинают говорить разом. Но он видит лишь обагренный кровью покров. С ревом он отталкивает Антилоха, сшибает с ног Менелая. Падает на тело. Осознание подступает к горлу, душит. Наружу пробивается, вырывается крик. За ним – еще один, и еще. Он хватается за голову, рвет на себе волосы. Золотые пряди падают на окровавленный труп. Патрокл, говорит он, Патрокл. Патрокл. Снова, снова и снова, пока от имени не остается один лишь звук. Где-то там Одиссей, опустившись на колени, упрашивает его что-то съесть, выпить. Его охватывает рдяное, бешеное исступление, и он чуть не убивает Одиссея на месте. Но для этого ему пришлось бы выпустить из рук меня. А он не может. Он прижимает меня к себе так крепко, что я чувствую слабое биение его сердца, будто трепет крылышек мотылька. Последние обрывки духа – эхо – еще липнут к моему телу. И это пытка.

С искаженным лицом к нам бежит Брисеида. Она склоняется над телом, слезы льются из ее прекрасных темных глаз теплым летним дождем. Она закрывает руками лицо, воет. Ахилл не глядит на нее. Он даже ее не видит. Он встает.

– Кто его убил? – Его голос ужасен, это что-то надломленное, надтреснутое.

– Гектор, – отвечает Менелай.

Ахилл хватает громадное ясеневое копье, вырывается из сдерживающих его рук.

Одиссей хватает его за плечи.

– Завтра, – говорит он. – Он уже укрылся в городе. Завтра. Послушай меня, Пелид. Завтра ты убьешь его. Клянусь. А теперь тебе надобно поесть и выспаться.

Ахилл рыдает. Он прижимает меня к себе, он отказывается от еды, он не произносит ни единого слова – кроме моего имени. Я вижу его лицо будто бы сквозь воду, как рыба видит солнце. У него текут слезы, но я не могу их ему утереть. Такова теперь моя стихия, полужизнь непогребенного духа.

Появляется его мать. Я слышу ее – шумом бьющихся о берег волн. Если я вызывал у нее отвращение при жизни, то теперь видеть мое тело в объятиях сына – еще невыносимее.

– Он умер, – говорит она своим безжизненным голосом.

– Умрет Гектор, – отвечает он. – Завтра.

– У тебя нет доспехов.

– Они мне и не нужны. – Он скалит зубы, ему тяжело говорить.

Она тянется к нему – холодная, бледная, – отводит его руки от меня.

– Он сам навлек на себя гибель, – говорит она.

– Не трогай меня!

Она отшатывается, глядит, как он сжимает меня в объятиях.

– Я добуду тебе доспехи, – говорит она.

И дальше – одно и то же, одно и то же: то и дело кто-нибудь приподнимает полог, робко заглядывает в шатер. Феникс, Автомедон, Махаон. И наконец – Одиссей.

– К тебе пожаловал Агамемнон, он хочет вернуть девушку.

Ахилл не отвечает: она уже вернулась. Может быть, он и сам этого не знает.

Двое мужей глядят друг на друга в мерцающем свете очага. Агамемнон откашливается:

– Пора уже забыть о нашей размолвке. Я пришел к тебе, Ахилл, чтобы вернуть деву – она в добром здравии, никто не причинил ей вреда.

Он умолкает, будто ждет, что Ахилл сейчас начнет рассыпаться в благодарностях. Но в ответ – тишина.

– Право же, наверное, боги лишили нас разума, раз уж пришлось нам с тобой так повздорить. Но теперь все позади, и мы с тобой снова союзники.

Агамемнон произносит эти слова громко, чтобы услышали глядящие на них воины. Но Ахилл не отвечает. Он представляет, как убьет Гектора. Только поэтому он и держится на ногах.

Агамемнон осторожно спрашивает:

– Я слышал, царевич Ахилл, ты выйдешь завтра на битву?

– Да. – Он отвечает так быстро, что все вздрагивают.

– Хорошо, это очень хорошо. – Агамемнон выжидает еще минутку. – А потом? Ты будешь сражаться потом?

– Если хочешь, – отвечает Ахилл. – Мне все равно. Я скоро умру.

Воины переглядываются. Агамемнон поднимается с места.

– Ну что же, тогда мы обо всем условились. – Он идет к выходу, но вдруг оборачивается: – Мне жаль, что Патрокл погиб. Он храбро сражался сегодня. Ты ведь знаешь, что он убил Сарпедона?

Ахилл поднимает голову. Глаза у него мертвые, налитые кровью.

– Жаль, что он не дал вам всем погибнуть.

Агамемнон так потрясен, что не находится с ответом. Молчание нарушает Одиссей:

– Мы более не будем мешать тебе его оплакивать, царевич Ахилл.

Брисеида стоит на коленях у моего тела. Она принесла воду, холстину и теперь смывает с меня кровь и грязь. Руки у нее нежные, будто она обмывает младенца, а не покойника. Ахилл откидывает полог, их взгляды встречаются над моим телом.