Кейт Мортон - Дочь часовых дел мастера [litres]

Со дна одной из тех коробок Элоди извлекла небольшую стопку квадратных, желтых от времени фотографий, на которых молодые люди и девушки дурачилась за обеденным столом с подтаявшими свечами и узкогорлыми винными бутылками. Над ними распростерся праздничный баннер – поздравление с Новым годом. Она сидела, перебирая снимки, любуясь водолазкой и расклешенными джинсами отца, тонкой талией и загадочной улыбкой матери. И вдруг натолкнулась на снимок, где отца не было, – может быть, он как раз держал фотоаппарат? Сцена та же, только рядом с матерью был совсем другой мужчина – черноглазый, напряженный, тот самый скрипач, – и они были поглощены разговором. И здесь левая рука матери тоже расплылась, захваченная в движении. У нее была привычка говорить руками. В детстве Элоди всегда представляла их двумя крошечными, изящными птичками, что порхают в такт словам матери, как бы вышивая их в воздухе.

Элоди сразу все поняла, едва взглянув на фото. Глубокое, интуитивное знание сказало ей все. Воздух между ее матерью и этим мужчиной был до предела насыщен электричеством, все мигом становилось ясно – так, словно между ними был протянут кабель. В тот день Элоди ничего не сказала отцу – он и без того потерял слишком много, но знание оставило в памяти зарубку; несколько месяцев спустя они с отцом смотрели фильм, французский, про адюльтер, и Элоди не удержалась от колкого замечания в адрес изменницы-героини. Произнесенное вслух, оно оказалось куда злее и острее, чем тогда, когда звучало в голове Элоди; в нем был вызов – ей было больно за отца, и одновременно она злилась на него и на мать. Но отец не клюнул на ее наживку.

– Жизнь длинна, – только и сказал он спокойным голосом, не отрывая глаз от экрана. – А быть человеком сложно.

Ну а сейчас Элоди подумала, что, учитывая известность и матери, и Кэролайн, автора фотографии, а также принимая во внимание выдающиеся качества самого снимка, который Кэролайн, по ее собственному признанию, особенно любила, маловероятно, чтобы он никогда и нигде не был опубликован. Так она и сказала Пиппе.

– Я спрашивала ее об этом. Она сказала, что проявила всю пленку целиком через несколько дней после того, как сделала снимок, и что кадр с твоей мамой сразу понравился ей. Он еще плавал в ванночке с проявителем, а она уже поняла, что это тот редкий случай, когда и объект, и композиция, и свет – все пребывает в гармонии. В тот же вечер, проявив пленку, она включила телевизор и увидела репортаж о похоронах твоей мамы. Но даже тогда она не связала это со снимком, и лишь когда на экране показали ее лицо крупным планом, по спине Кэролайн, как она выразилась, пробежал холодок узнавания, особенно когда она услышала, что этот человек тоже был в машине. Что она видела их двоих прямо…

Тут Пиппа беспомощно улыбнулась, глядя на Элоди, – словно извинялась.

– То есть она не стала публиковать снимок из-за катастрофы?

– Она говорит, что в тех обстоятельствах это показалось ей неправильным. Ну и еще из-за тебя.

– Из-за меня?

– В новостях показывали и тебя тоже. Когда Кэролайн увидела, как ты входишь в церковь, держась за отцовскую руку, она решила, что ни за что не опубликует этот снимок.

Элоди снова перевела взгляд на двух молодых людей, запечатленных в роще, на ковре из плюща. Колено ее матери касалось его колена. Вся сцена была предельно интимной, позы – раскованными. Элоди подумала, что и Кэролайн наверняка сразу поняла истинную подоплеку их отношений. Видимо, этим частично объяснялось ее решение оставить снимок при себе.

– Она не раз вспоминала тебя за все эти годы, думала о том, какой ты стала. Ощущала какую-то связь с тобой, будто, запечатлев их в последний день, сохранив это мгновение, она сама стала частью их истории. А когда узнала, что ты моя подруга и придешь на мою выпускную выставку, сразу захотела познакомиться с тобой: говорит, противостоять этому желанию было невозможно.

– Так вот почему она тогда пошла ужинать с нами?

– Я и сама не знала в тот момент.

Когда Пиппа сказала, что Кэролайн пойдет с ними, это стало неожиданностью. Элоди сначала чувствовала себя неловко – еще бы, известная фотохудожница, о которой Пиппа говорила так часто и с таким уважением. Но Кэролайн вела себя с ними так, что Элоди скоро полегчало; больше того, исходившее от нее тепло оказалось заразительным. Кэролайн расспрашивала ее о Джеймсе Стрэттоне и об архивоведении, причем, судя по всему, не из вежливости. А еще Элоди понравился ее смех – музыкальный и какой-то одухотворенный: Элоди даже почувствовала себя умнее и остроумнее, чем была на самом деле.

– Она хотела познакомиться со мной из-за моей матери?

– В общем, да, но не все так просто. Кэролайн вообще любит молодежь; ей интересно, что молодые делают и думают, они ее вдохновляют – поэтому она преподает. Но с тобой все было иначе. Она чувствовала, что связана с тобой и через события того дня, и через то, что было позже. И еще она хотела рассказать тебе о фото – сразу, как только тебя увидела.

– Почему же не рассказала?

– Боялась, что для тебя это окажется чересчур. Что это может тебя расстроить. Но когда я сегодня утром заговорила о тебе – о свадьбе, о записях, о твоей маме, – она спросила меня, что я об этом думаю.

Элоди снова вгляделась в снимок. По словам Пиппы, Кэролайн проявила его через несколько дней, когда о похоронах ее матери уже вовсю писали в газетах и рассказывали в новостях. И все же вот она, здесь – делит ланч со скрипачом-американцем. Оба выступали в Бате 15 июля, а на следующий день их не стало. Похоже, фотограф застала их как раз на пути в Лондон: они остановились, чтобы перекусить. Теперь понятно, почему вместо шоссе они оказались на проселочной дороге.

– Я сказала Кэролайн, что, по-моему, ты будешь рада, если снимок останется у тебя.

Элоди действительно была рада. Ее мать фотографировали очень часто, но этот снимок, как она понимала, стал последним в ее жизни. И она выглядела на нем такой молодой – моложе, чем сейчас Элоди. Камера Кэролайн запечатлела приватный момент, когда мать была самой собой, а не той самой Лорен Адлер, и без виолончели.

– Я рада, – сказала она Пиппе. – Поблагодари за меня Кэролайн.

– Само собой.

– И тебе тоже спасибо.

Пиппа улыбнулась.

– И за книгу, и за то, что привезла все это сюда. Путь неблизкий.

– Да, кстати, я тут подумала, что мне будет недоставать этой твоей квартирки. Хотя езды до нее почти как до Корнуолла. Кстати, как твоя хозяйка приняла новость?

Элоди взяла бутылку:

– Допьем?

– Господи! Ты ей не сказала.

– Не смогла. Не хотела расстраивать ее прямо перед свадьбой. Она так вдумчиво отнеслась к выбору отрывка, который будет читать.

– Думаешь, сама обо всем догадается, когда медовый месяц пройдет, а ты не вернешься?